самую Саут-Ли. Деревушка крохотная, два-три дома да церковь. Остановился я в гостинице, в городке поблизости. Пошел в библиотеку, попросил, как вы сказали, метрические книги Саут-Ли и списки налогоплательщиков. Мампсонов там не счесть, но все самые обычные. Почти сплошь фермеры, и ни одного Чарльза. Черт знает сколько я там проваландался! Ничего не хотели выдавать по всяким дурацким причинам — скажем, из-за того, что сегодня четверг. Середина недели, а у них все закрыто. И магазины тоже. Недаром мы Англию так обскакали, верно?
— Хм. — Винни сейчас вовсе не хочется затевать спор о том, кто кого обошел — Англия или Америка.
— Ну, наконец открылось Историческое общество. Говорил я с секретаршей, а она и сказала, что место, похоже, то самое. У нее в книге написано, что жил здесь отшельник, в конце восемнадцатого века, в нынешнем имении одной пары, она с ними встречалась как-то раз. Дженкинсы их зовут, полковник с женой. Вот она им и позвонила, а те пригласили меня к себе. Можно я закурю?
— Да, пожалуйста. — Винни вздыхает. Обычно она никому не разрешает курить у себя дома, на занятиях или в кабинете, а на вечеринках отправляет гостей-курильщиков на улицу или в другую комнату.
— Все пытаюсь бросить. — Чак достает пачку. — Врач говорит, нельзя мне. Но я без сигарет места себе не нахожу. Не сплю, думать ни о чем не могу. — Чак невесело смеется, чиркает спичкой, затягивается.
— Нехорошо, — отвечает Винни. В душе (а иногда и вслух) она гордится, что никогда в жизни не курила.
— Уф-ф-ф. — Изо рта у Чака валит грязно-серый, едкий, вонючий дым. — Ага. Но жить-то как-то надо.
Винни едва сдерживается, чтобы не сказать, что, как известно, самая мучительная смерть — от рака легких и от эмфиземы.
— В общем, до встречи с полковником Дженкинсом мне почти целый день было некуда деваться. Торчал я в Историческом обществе, читал про местное дворянство, и завязался у меня разговор с одним археологом. Он ведет раскопки за городом — там когда-то, в старые времена, была деревня. Настоящее древнее селение, средневековое. Для него двести лет назад — то же, что вчера. Он кое-что отыскал, но самое лучшее место для раскопок залило водой. Никто из их группы не мог понять, откуда вода и что с ней делать. Ну, это как раз по моей части — во всяком случае, раньше было.
В голосе Чака звучат жалобные, горестные нотки. Винни узнает в них тот печальный свист, которым она когда-то подзывала Фидо. Может быть, оттого, что она еще не до конца проснулась, ей кажется, что Фидо тоже прислушивается, лежа под диваном, где он зимовал последние два месяца, — вот он просыпается, хлопает большими, скорбными карими глазами.
— Я и говорю, — продолжает Чак, — взгляну-ка, что у вас стряслось. Оказалось, они неправильно подключили насос, поэтому почти вся вода, что они выкачивали, текла назад. Ну и вот, археолог, профессор Джилсон, собрал своих ребят, и мы переставили трубы, и вода начала уходить. Я доволен был — слов нет. Взял фотоаппарат, нащелкал кучу фотографий. И самих ребят снимал, и кое-что из их находок. Потом пошли это дело отметить, выпили пива, пообедали в кабачке поблизости. Еда там куда лучше, чем в моей лондонской гостинице, да и по цене не сравнить, куда как дешевле. Я всем рассказал про то, что я делаю здесь, в Уилтшире, про то, что ищу предка-графа. Ну и болван же я был! Знал бы я, что меня ждет. Вот что значит невезуха!
— Хм, — снова отзывается Винни. Теперь зов ни с чем не спутаешь: Фидо вылезает из-под дивана и пристраивается у ног Чака.
— А я-то, дуралей, пошел назад в гостиницу и вырядился этаким франтом. Весь же в грязи вывозился на раскопках, а хотелось быть похожим на родственника лорда. Когда увидел дом Дженкинса — сперва расстроился. Он и на замок-то не был похож. Ни башен, ни рва с водой — ну ничегошеньки. Самый что ни есть обыкновенный каменный дом, разве что большой и старинный. Ему лет двести с лишком. Фронтон, конечно, колонны, на лужайке всякие статуи римских императоров, все во мху. А трава — точь-в-точь как искусственный газон с цветочками. Я и подумал, что ничего местечко, сойдет. Размечтался! Знал, что Дженкинсы здесь живут всего тридцать лет, вот и решил, что купили дом у моих предков. А те, должно быть, переехали туда, где побогаче, или вовсе вымерли. Обидно, конечно, — значит, никогда мне с ними не увидеться. Но ведь может и оказаться, что я потерянный наследник, правда? То есть могло бы оказаться, да?
— Могло бы, — машинально соглашается Винни. Она засмотрелась на Фидо — тот виляет грязно- белым хвостом и ласково глядит на Чака снизу вверх.
— Ага! Не тут-то было. Дженкинсы все знали. Повели меня в лес за домом, посмотреть жилище отшельника. Называется «грот». Это что-то вроде пещеры в скалах, у ручья, стены цементные, с галькой и раковинами. Этакая, одним словом, комнатка из камня. Дверь полукруглая, одно окошко, стены все мокрые. Всюду мох, сухие листья, паутина, а мебель старая, из неструганых бревен — знаете, как в заповеднике.
— Гм.
— Сейчас там, ясное дело, никто не живет, но раньше будто бы и вправду жил отшельник. Только никакой не лорд, а обычный старик, который в гроте сидел за деньги. Полковник Дженкинс говорит, в старые времена богачи таких нанимали. Ну, вроде как сейчас у нас в Талсе бизнесмен, у которого ранчо на десять акров, заводит пару лошадей, да еще коров, только не ради денег, просто для красоты, что ли. Вот и те завели себе отшельника. Дженкинсы мне показывали картинку из старой книги, на ней этот самый грот еще новехонький. А возле грота — сам отшельник, весь лохматый, с жидкой бороденкой, на голове соломенная шляпа, как у старухи нищенки.
— Но ведь нет никаких доказательств, что именно он и есть ваш предок, — замечает Винни.
— Он самый, кто ж еще. Звали его Старый Мампсон, получал он двадцать фунтов в год и бесплатные харчи. Так в книге написано. Он был неграмотный, вместо подписи ставил крест. Попрошайка, короче, только и всего.
Винни чудится, что Фидо встал на задние лапы, а передние положил Чаку на колени.
— А как же та история, что вам дедушка рассказывал? — спрашивает она. — Про то, что ваш предок был мудрец, и про шубу из меха дюжины зверей?
— Кто его знает… На картине, может, и вправду мех — не больно-то разберешь. Дженкинсы ни о чем таком прежде не слыхали, но им было интересно, даже записать хотели мой рассказ. Принимали меня очень хорошо. Чаем поили, угощали тортом, плюшками и домашним вареньем. Варенье с виду какое-то странное, зеленое, но на вкус ничего. Из крыжовника, что ли. Показывали мне дом, я их расспрашивал. Но, по всему видно, за дурачка меня держали: мол, вздумал в сырой лесной пещере графов искать. У них у самих куча предков, самых настоящих. Весь дом портретами увешан.
— Очень жаль, — говорит Винни. Жаль ей не только Чака, но и саму себя.
— Я ходил будто оглушенный. Для начала решил убраться оттуда подальше. Поехал в Лондон, сдал машину, вернулся в ту же гостиницу, у аэровокзала, и становилось мне час от часу хуже. Устал как собака, но ни спать, ни есть не мог, даже в номере сидеть не мог спокойно. Вышел на улицу. Не знал, куда иду, — должно быть, пол-Лондона обошел. И тут подумал про вас. — Чак откидывается на спинку дивана и замолкает.
Научная работа таит опасности, думает Винни, глядя на Чака. Например, изучение детской литературы открыло ей глаза на многое, чего она, к счастью, не знала в детстве, да и сейчас не рада, что знает. Скажем, Кристофер Робин Милн рос несчастным ребенком, оттого что все связывали его имя с книжками отца о Винни-Пухе, а в книге «Ветер в ивах» полно дурацких идей о рабочем классе. Есть и у взрослых мечты, которые лучше оставить в покое, как, например, мечту Чака Мампсона о знатном предке.
— Да, жаль, что и говорить, — отрывисто, чтобы не потакать Фидо, произносит Винни. — Но честное слово, я не понимаю, отчего вы так расстроились. Знатными предками не всякий может похвастаться. А у кого-то не то что предков — даже потомков нет. — Фидо поворачивает морду и с надеждой смотрит на Винни. — Жили же вы раньше без родословной? Ну и теперь проживете.
— Вам-то легко говорить. — Чак едва сдерживает стон, и Фидо снова навостряет уши. — Вам невдомек, что ждет меня дома, в Талсе. У Мирны родня не из простых. Родословная у них еще с
