Фреда и ее спутник стоят неподвижно, принимая эту заботу безучастно, как манекены. Бобер о чем-то советуется с оператором, потом еще с кем-то из съемочной группы. Наконец подает знак, и Розмари, так и не взглянув в сторону Фреда, возвращается в дом.
В следующие сорок минут то же самое повторяется множество раз, с небольшими изменениями: Розмари и пожилой актер, спускаясь по ступенькам, меняются местами; идут то быстрее, то медленнее; Розмари чуть сдвигает набок шляпу цвета розового фламинго; рабочий с пилой и лестницей срезает нависшую над перилами ветку; нянечке велят катить коляску побыстрее; в очередной раз меняют места прожекторов. Фред, которому незнакомы секреты киносъемки, не всегда может догадаться, что именно изменилось. Дважды актеры доходят до самых ворот и к ним обращается бедно одетая женщина в черном, Розмари смотрит с тревогой, потом вежливо улыбается и неслышно, но горячо говорит что-то своему спутнику.
Фред не сводит с нее глаз. Он вновь покорен красотой и обаянием возлюбленной, которая в необычном свете кажется неземным существом, он восхищен ее неизменной веселостью и терпением. Каждый раз, выходя из дома, она улыбается все так же нежно и лучезарно, сходит вниз по ступенькам все так же легко и изящно, смеется неслышной шутке актера так же непосредственно. Впервые Фред понимает, что Розмари — не просто чудное создание природы, не просто нежный цветок; он видит, что съемки — это сложная, напряженная, однообразная работа, и с новой силой восхищается любимой.
Вместе с тем многое в игре Розмари смущает его. Скажем, то, как она склоняет голову и полушутя- полусерьезно дотрагивается тремя пальчиками до рукава актера. До сих пор Фреду казалось, что это естественный, непосредственный, предназначенный только для близких жест, а не сценический прием. Не потому ли Розмари никогда не показывала ему «Замок Таллихо» на видео, хотя он не раз просил?
Наконец объявляют перерыв. Коляска брошена посреди улицы; электрики и плотники (Розмари называет их «работягами»), облокотясь на свою технику, с шумом открывают банки с содовой; помощники раздают кофе в пластмассовых стаканчиках. Из дома вновь выходит Розмари, на этот раз без шляпы. Фред спешит ей навстречу, стараясь не наступить на переплетенные провода, спотыкается, чуть не падает.
— Фредди! — Лицо ее светится радостью, как только что светилось перед камерой. — Где ты пропадал? Почему не звонил? Не надо, не трогай меня — я вся в гриме. — Розмари на ходу обнимает Фреда, пряча лицо, — вблизи оно кажется неестественно белым и гладким, будто свежеоштукатуренная стена.
— Я звонил, но попадал каждый раз на автоответчик. А ты так и не перезвонила.
— Что за глупости, милый! Никаких сообщений на автоответчике не было.
— Я звонил раза четыре-пять, не меньше, и каждый раз оставлял свое имя, — уверяет Фред.
— Вот как? Ох уж эти глупые девчонки! Завидуют, наверное. Хотят разрушить мое счастье. — Розмари хихикает.
— Что-то не верится… То есть с какой стати им так делать?
— Кто их знает, — пожимает плечами Розмари. — Каких только странностей нет у людей. — Она встает на носки, ерошит темные кудри Фреда. — Ты у меня совсем не то что они. Вот что мне в тебе нравится, Фредди, милый: ты такой благоразумный. Пойдем в гримерную. Мне бы присесть… это не корсет, а издевательство какое-то!
Розмари ведет Фреда к автобусу, который стоит чуть поодаль с распахнутыми дверьми. Внутри почти все сиденья сняты, повсюду зеркала, вешалки, складные металлические столы и стулья.
— Ах, милый. — Розмари крепко обнимает Фреда и, усевшись перед зеркалом, оглядывает себя быстро и тревожно. — Как я рада тебя видеть! — говорит она, оборачиваясь. — У меня замечательная новость. Пандора Бокс приглашает нас в конце июня к себе в замок. Места там чудные, и Джордж получил разрешение ловить рыбу в тамошней реке. Любишь рыбалку?
— Да, но ведь ты знаешь, в конце июня меня здесь уже не будет.
— Фредди, умоляю тебя. Не надо больше об этом. — Розмари вновь поворачивается к зеркалу, чтобы поправить бледно-золотые шелковистые локоны, выбившиеся из высокой прически.
— Господи, это же не от меня зависит. Надо возвращаться и вести занятия. К тому же я без гроша. Даже если бы я мог остаться, мне это не по карману.
— Ах, Фредди, — повторяет Розмари, но уже совсем другим голосом — нежным и удивленным. Перегнувшись через спинку складного стула, она протягивает к Фреду белые округлые руки в тонких серых кружевах. — Не тревожься об этом, котик. Если в этом все дело, мне ничего не стоит тебя выручить. Денег у меня сейчас полно от повторных показов, да и то, что мы сейчас снимаем, — скучища редкостная, но платят за нее хорошо.
— Я не могу жить на твои деньги, — глухо возражает Фред.
— Я и не предлагаю тебя содержать, глупенький. До такого я еще не докатилась. — Розмари весело смеется, но в голосе ее сквозит нетерпение. — Я всего лишь хочу дать тебе взаймы.
— Я не могу брать у тебя деньги. Они все погубят.
— Ах, бога ради, не прикидывайся дурачком. Это же совсем немного. А хочешь — перебирайся из этой гадкой дорогой квартиры ко мне? Вот и еще сэкономишь. А в Ирландии вообще все почти даром, а я заодно спрошу у Эла, не найдется ли для тебя в фильме какой-нибудь роли. Было бы просто восхитительно, правда?
— Ну… — тянет Фред, про себя отмечая, что Розмари вместе с викторианской модой переняла и язык тех времен.
— Роль будет без слов, — продолжает щебетать Розмари. — Тебе никак нельзя открывать рот. Из-за твоего акцента.
Фред улыбается. Мысль о том, чтобы сниматься с Розмари в британском телесериале, кажется нелепой, но приятной.
— Но из тебя вполне вышел бы молчаливый ученик садовника, или бродяга-цыган, или кто-то еще в этом духе. И тебе, конечно, заплатят кое-какие деньги. Буду на этом настаивать.
— Нет! — с жаром отвечает Фред и морщится, невольно примеряя на себя унизительную роль, которую придумала для него возлюбленная. — Это все равно что брать у тебя деньги. Нет, хуже.
Светлые, тонко очерченные брови Розмари хмурятся едва заметно, но тая угрозу. Розмари грациозно встает, поправляет складки кружевной юбки.
— Ты ведешь себя ужасно глупо, честное слово, — говорит она, глядя на Фреда сверху вниз. — Вообразил себя героем исторической драмы. Похоже, костюм и грим не мне, а тебе нужны. Хочешь нас обоих сделать несчастными из-за какого-то викторианского принципа, что мужчина не должен брать денег у женщины!
— Во всяком случае, не у любимой, — упрямо бурчит Фред.
— Не понимаю, что с тобой. — Мелодичный голос Розмари дрожит, дрожит и ее маленький округлый подбородок над высоким воротником с оборками. — Чего ты от меня хочешь? Ах, проклятье! — Розмари хватает из картонной коробки салфетку, вытирает влажные от слез глаза. — Из-за тебя весь грим испорчу!
Фред встает, обнимает Розмари. Стараясь не коснуться белого напудренного лица и испачканных тушью глаз, целует тонкий шелк волос за ухом, нежную шею под кружевами, белую, унизанную кольцами руку, в которой зажата мокрая салфетка.
— Ничего не хочу. Хочу все сразу. Просто хочу, чтобы мы и дальше любили друг друга.
— Еще четыре недели.
— Да, — отвечает Фред, удивляясь про себя, какая Розмари жесткая и в то же время мягкая: тяжелый, скользкий муар и тонкое кружево; жесткий корсет и нежная, податливая плоть под ним. Фред крепче прижимает Розмари к себе.
— Маленький паршивец! — говорит Розмари грубым, чужим голосом; таких слов Фред никогда от нее не слышал и не ожидал услышать. — Убери свои поганые руки.
Фред отшатывается.
— Надо было слушать миссис Харрис, — продолжает Розмари своим обычным голосом, но сердито. — Говорила она, что нельзя тебе доверять. — Розмари смотрит Фреду в лицо, прищурив огромные глаза с пушистыми ресницами. — Давным-давно говорила: «Вертихвост американский. Подлец, обманщик».
— Розмари, любимая…
— Прошу прощения. Мне нужно подправить грим. — Прошелестев длинной атласной юбкой, Розмари
