как будто от них исходит благотворное излучение. Дом, в котором когда-то жила семья Фреда, уже снесли; на месте развалин, оставшихся от бомбежек, — Фред и его школьные друзья играли там в фашистов и союзников или в полицейских и бандитов — теперь выстроили многоквартирные дома. Но на углу осталась кондитерская, где так густо, сладко пахнет анисом, корицей и молочным шоколадом; осталась широкая каменная лестница в проулке за церковью, с низкими, неровными, стершимися ступенями, где Фредди (как его тогда называли) часто останавливался по пути домой, ел черные, блестящие витые лакричные палочки из бумажного пакета и читал комиксы «Бино» — ни одно из удовольствий никак нельзя было отложить на потом.
Через дорогу находилась приемная хирурга, куда отец на руках принес Фредди, когда тот упал с велосипеда, и врач, старушка с коротко стриженными седыми волосами, зашила ему подбородок тремя колючими черными стежками, приговаривая: «Ай да красавчик янки, храбрец-молодец»! Не просто хвалила, как теперь понимает Фред, а определила самую его суть. На медной табличке теперь другое имя, но осталась прежней тяжелая дверь с витражом, на котором красуются помидоры с нимбами, и по-прежнему Фреду они кажутся знаком того, что это не просто дом, а священное место, пусть даже теперь Фред знает, что витраж — произведение современного искусства, а помидоры-святые — на самом деле не помидоры, а гранаты. На одной-единственной улице в Кенсингтоне длиной в несколько сот футов ум Фреда напряженно работает, все чувства обострены, а весь остальной Лондон — холодный, блеклый, скучный и безрадостный.
Фред считает, что настоящий Лондон для него закрыт не только оттого, что рядом нет Ру. Отчасти дело в том, что он здесь как турист; то же самое Фред замечал у недавно приехавших сюда американцев, а дома — у друзей и родных, когда те возвращались из-за границы. Вся беда в том, что в чужой стране можно в полной мере пользоваться лишь двумя из пяти чувств. Зрение не страдает — недаром говорят «осматривать достопримечательности». Чувство вкуса тоже всячески поощряется, более того, приобретает мистический, почти сексуальный смысл и значимость: если ты отведал местных блюд и напитков — значит, узнал страну по-настоящему.
Однако слух, можно сказать, не работает. Доступные пониманию звуки — лишь голоса официантов, продавцов, экскурсоводов и гостиничных служащих, да еще обрывки весьма сомнительной «народной» музыки. Даже в Англии произношение, мелодика речи и некоторые слова кажутся чужими, туристы не узнают многие звуки, а общаются в основном с должностными лицами. Обоняние с грехом пополам работает, но запахи сплошь и рядом или незнакомы, или неприятны. А больше всего страдает осязание. На всем и вся вокруг туристу мерещатся таблички «Руками не трогать!».
Для связи с миром недостаточно двух чувств, поэтому места, где ты побывал как турист, кажутся блеклым, безмолвным пространством с отдельными светлыми пятнами. Белые с пурпурными прожилками крокусы в ящике на окне; красное, искаженное гневом лицо орущего таксиста; рыба с горсточкой жареной картошки, завернутая в страницу скандального таблоида «Новости мира», — эти редкие минуты полноценного восприятия выделяются в памяти Фреда среди событий прошедшего месяца будто яркие цветные снимки на серых листах старого фотоальбома. Если подумать, так и должно быть — ведь туристы обычно привозят домой фотографии.
А еще привозят яркие безделушки под названием «сувениры». Как подразумевает само слово, это даже не предметы — скорее воплощенные воспоминания, а все воспоминания, как известно, несколько приукрашены и искажены. У сувениров мало общего с теми вещами, которыми пользуются жители страны. Кто-нибудь видел гречанку в платке с желтыми блестящими монетками или французского рыбака в «настоящей рыбацкой куртке» из тех, что продаются в сувенирных магазинах? Эти символы-фальшивки выдуманы для того, чтобы восполнить человеку те несколько недель или месяцев, на которые он был отрезан от своего мира, от близких людей…
Вот-вот, в самую точку. Отрезан от близких… Будь рядом с ним Ру, разве стал бы он сочинять подобные теории? Такое состояние души неестественно, это отражение серого Лондона. Хорошо бы найти кого-нибудь, в компании с кем он… нет, не забыл бы Ру — это невозможно, — а просто отвлекся и отогрелся бы.
С глухим ревом рассекая воздух, к платформе подлетает поезд. Вагон полупустой: уже седьмой час вечера, и народ в основном едет в другую сторону, в пригороды. Фред заходит в вагон и садится, вновь привлекая к себе любопытные взгляды. Напротив сидит хорошенькая девушка в темно-зеленой шерстяной накидке с капюшоном; они встречаются глазами, девушка слегка улыбается Фреду и вновь опускает взгляд на книгу. Вот он, неплохой и далеко не первый пример того, чего не хватает ему в Лондоне, да только Фред не чувствует в себе сил что-либо предпринять.
На пути у Фреда два препятствия. Во-первых, недостаток опыта. В отличие от большинства мужчин заурядной или вовсе непривлекательной внешности, Фред так и не научился знакомиться с женщинами. Ему это никогда не было нужно, поскольку с ранней юности вокруг него толпились девушки, которые сами были не прочь, а то и страстно желали познакомиться с ним поближе. Девушек привлекала не только его красота, но и жизнерадостность, приятные манеры и то, что он был умница и спортсмен, но никогда этим не кичился. Фреду оставалось всего лишь сделать выбор.
Даже сейчас, когда у Фреда так тяжело на душе, он без труда мог бы познакомиться с девушкой, если бы захотел, — и на его неловкость и застенчивость, скорее всего, не обратили бы внимания. Но есть еще одно препятствие, куда серьезнее. У всех девушек в Лондоне один общий недостаток: они не Ру. Ясное дело, глупо и вредно продолжать думать о женщине, которая вычеркнула тебя из своей жизни, вспоминать о ней, мечтать. Как говорил Роберто Франк, его друг детства, на одной девчонке свет клином не сошелся.
Если бы Роберто был сейчас здесь, а не преподавал в Висконсине французский, он бы посоветовал подкатить к девушке в зеленой накидке и сегодня же затащить ее в постель. Еще в школе Роберто прописывал случайный секс как лекарство от всех бед. «Лучшее средство — быстрый трах», — заявлял он, когда кто-то из приятелей жаловался на простуду или скулил, что растянул ногу, в школе много задают, родители не понимают, сломалась машина или велосипед, подружка ревнует, изменяет или динамит. Роберто со школьной скамьи начал коллекционировать женщин, как в детстве коллекционировал открытки с бейсболистами, предпочитая количество качеству (в младших классах он как-то раз отдал Фреду самого Микки Мэнтла за трех каких-то слабаков из «Рэд Сокс»). Роберто убежден, что мир кишит похотливыми красотками, жаждущими легких связей. «Заметь, я не предлагаю тебе уламывать их или водить за нос. Если я встречаю крошку, с которой хочу переспать, я ей выкладываю все начистоту. Не хочет играть по моим правилам — ну и ладно, адью, никто не в обиде». Фред не согласен. Он по опыту знает, что не бывает отношений без обязательств, — и неважно, что там говорят двое друг другу в самом начале. Бывало, уже после пары свиданий ему начинало казаться, что он запутался в чувствах, как кот в клубке.
«М-да, — думает Фред, — а может быть, в чем-то Роберто и прав; может быть, если бы я с кем- нибудь…»
Поезд останавливается на «Тоттенхем-Корт-роуд». Фред выходит, чтобы пересесть на Северную линию. Выходит и девушка в зеленой накидке; оказывается, читала она «Случай» Джозефа Конрада. Фред сначала устремляется за ней — ему тоже нравится Конрад, — потом, не зная, что ей сказать, замедляет шаг. Сворачивая к лестнице на южную платформу, девушка бросает на Фреда грустный взгляд.
Фреду приходит в голову, как начать разговор, и он пускается вслед за незнакомкой, но тут же вспоминает, что в Хэмпстеде его ждут к ужину Джо и Дебби Вогелер, которые обидятся, если он не придет. С Вогелерами он учился в аспирантуре и, кроме них, никого из своих ровесников в Лондоне не знает, поэтому для Фреда очень важно сохранить их дружбу. Среди прочих знакомых Фреда только пожилые друзья его родителей да еще коллега по работе, старая дева Вирджиния Майнер, тоже приехавшая сюда в научный отпуск. Если с друзьями родителей Фред общается из вежливости, но без особой охоты, то профессора Майнер и вовсе старается избегать. Хотя у Фреда с ней не было ни одного серьезного разговора, именно ей в конце концов придется решать, оставить ли Фреда на кафедре или вышвырнуть на улицу. Говорят, она обидчивая и с причудами, к тому же без ума от всего английского. Случайная встреча скорее оттолкнет ее от Фреда, чем порадует, а если при ней обнаружить свое плохое настроение и признаться в нелюбви к Лондону и Британскому музею, то Фред, что бы она ни думала о нем сейчас, неминуемо упадет в ее глазах. Кроме всего прочего, непонятно, как к ней обращаться — профессор Майнер, мисс Майнер, Вирджиния или Винни? Чтобы не обидеть отказом, Фред согласился прийти в конце недели к
