Андрей задумался. Затем спросил отца.
— Ты, вероятно, нашёл золото, папа?
— Золото… Разве на свете нет ничего более дорогого? Тайга скрывает и другие сокровища, которые полезнее и важнее золота. Жаль, что ты не пошёл по моим стопам и не стал геологом… Маленький Олег должен им быть… Если будет необходимо, я поручу тебе важное задание, хотя оно касается геологии.
Больше этого вопроса они не затрагивали, и спустя несколько дней после разговора молодые супруги уехали.
Иван Фомич проводил их до железнодорожной станции и на обратном пути остановился у Боброва. Фельдшер был не один. В удобном кресле развалился полный мужчина с холёной бородой, большим ртом и усами. Чёрные волосы, пронизанные серебряными нитями, были старательно зачёсаны. Это был время от времени навещавший Боброва крупный торговец пушниной Пуговкин.
— Вы пришли очень кстати, многоуважаемый господин Феклистов, — начал он важно. — Я приехал сюда именно ради вас. Я как раз собирался посетить вас в вашей таёжной «резиденции» и уговаривал Николая Никитича съездить вместе со мной. Не правда ли?
Бобров кивнул и слабо улыбнулся, из чего Феклистов заключил, что тот не очень-то был доволен визитом купца.
Пуговкин продолжал:
— Я угадываю ваши мысли. Вы не знаете меня и удивляетесь, почему я так говорю с вами. Наверное, вы не читали нашей губернской газеты, в которой часто пишут о моей коммерческой и общественной деятельности. Однако это не имеет никакого отношения к данному вопросу. У меня к вам очень важное дело… В Петербурге интересуются вашими геологическими изысканиями. Поскольку же в течение ряда лет не поступало никаких крупных работ, то меня просили взять на себя труд посетить господина Феклистова и сообщить о достигнутых им успехах.
Иван Фомич посмотрел на купца и пожал плечами.
— Весьма удивлён, недавно я выслал в Петербург объёмистый материал.
— Может быть. Это весьма похвально. Но они, по-видимому, ожидали нечто иное.
— К сожалению, иными результатами своих исследований служить не могу.
— Ну что ж, пусть будет по вашему. Я, конечно, ожидал большего…
— Работа геолога нелегка и зачастую приносит разочарование, — вмешался в разговор Бобров. — Сколько раз я поражался Иваном Фомичом, как у него хватает терпения.
— Охотно верю и остаюсь вашим покорным слугой. Значит, жду, пока вы меня не удивите.
После ухода Пуговкина Бобров раздражённо бросил:
— Видел его? Пришёл разведать, хочет выслужиться. Из пота охотников сколачивает целое состояние, платит за пушнину жалкие гроши, а теперь хотел бы и здесь найти лёгкую наживу, да ещё и путь к славе!
Феклистов задумался. Затем лицо прояснилось…
Иван Фомич разработал длинный и подробный отчёт, богато иллюстрированный картами и сопровождаемый описаниями геологических формаций, в котором перечислял такие породы и минералы, которые с точки зрения возможности их использования совершенно не заслуживали внимания.
Когда же этот материал был вручён Пуговкину, тот был в восторге от обилия карт, чертежей и таблиц. Само собой разумеется, он не имел понятия о «пустоте» доклада.
Феклистов добился своего: в Петербурге сразу потеряли интерес к области, которая не сулила им никакой пользы.
Однажды летним вечером перед избой Орлова остановилась повозка. Выглянув из окна, Майиул увидела Боброва.
— Николай Никитич приехал, дети, идите встречать!
Мальчик и девочка выбежали навстречу гостю, они знали, когда бы он ни приехал, у него всегда найдётся для них какой-нибудь сюрприз. На этот раз он привёз «сюрприз» и для взрослых. Едва войдя в дом и поздоровавшись со всеми, он нахмурился и сказал:
— Сейчас прочту вам кое-что из газет… правительство Его Императорского Величества объявило 16 июля всеобщую мобилизацию… Начинается война с Германией и Австрией. Радоваться нечего. Мы связаны договорами с Англией и Францией, которые тоже объявили мобилизацию. У нас в городе председатель Союза русского народа раскричался вовсю, что мы должны защищать родину от прусских варваров, и призывал к походу к православному Царьграду. Не может дождаться, когда начнёт наживаться на военных поставках. Я бы хотел поговорить с Иваном Фомичом, что он об этом думает… Его, видно, нет? Наверное, опять на изысканиях?
— Уже десятый день, как уехал с Хатангином к Сурунганским горам.
— Фомич нашёл там что-то интересное. Работает больше месяца, даже похудел. Ведь он уже не молодой человек, давно за шестьдесят, трудно ему, а слушать никого не хочет. Ты бы хоть вразумил его, так сказать, по-врачебному.
Известие о всеобщей мобилизации окончательно вывело Феклистова из равновесия; когда же пришло письмо от Андрея, сообщавшее, что вот-вот и его возьмут в армию, Иван Фомич, недолго думая, отправился в Петроград.
Он ещё застал сына.
С Андреем у него была продолжительная беседа. Он ознакомил сына с результатами своих трудов, договорился, что после возвращения с фронта Андрей посвятит себя исследованию сокровищ тайги, которые нашёл и берег до лучших, свободных времён его отец.
Прощаясь, Иван Фомич ещё раз напомнил Андрею о важности своих открытий.
— А теперь возьми с собой на дорогу Пушкина, — добавил он, протягивая томик стихотворений. — Он развеет любую грусть и тоску. Будь здоров и скорее возвращайся…
Андрей взял книгу, положил в свой чемодан и улыбнулся. Чудак же отец — с Пушкиным на фронт.
Иван Фомич провёл в Петрограде несколько месяцев и так сдружился с внуком, что тот после отъезда дедушки долго тосковал. Много труда стоило матери успокоить его обещанием, что скоро и они поедут в далёкую тайгу.
Наступила весна. Уже несколько дней над Певучей долиной летят птицы. Над тайгой слышались заунывные голоса журавлей, гоготанье гусей, кряканье уток…
Ивану Фомичу не спалось. Он вспоминал минувшие вёсны, прожитые в безмерных просторах дремучих лесов. Это была весенняя бессонница — предвестник охоты… Много лет назад геолог Феклистов подтрунивал над охотником Орловым, что тот никак не может дождаться, когда станет свидетелем свадебных торжеств лесных зверей и птиц, а теперь и у самого весенний перелёт птиц вызывает тоску.
Вероятно, то же самое ощущал и приручённый ёжик. Всю ночь он фыркал, сопел и топтался вокруг печки, свалив совок и кочергу. Иван Фомич не прикрикнул на него, так как понимал, что ёжик тоже почуял весну.
— Бог с тобой, иди себе, непоседа, однако мог бы и подождать, — и открыл дверь.
На крыльце ёж остановился, обернулся во все стороны и завертелся.
— Может быть, ещё раздумаешь?
Но ёжик осторожно спустился со ступенек и скрылся во тьме.
С весны и до осени ёжик скитался по тайге и вокруг дома. Но как только чувствовал приближение зимы, он всегда возвращался домой.
Иногда Феклистов умышленно его не впускал, и тогда ёж проникал домой совсем необычным образом. Сначала он скрёбся в дверь, а когда его усилия ни к чему не приводили, он отправлялся в сарай и ждал, пока кто-нибудь не придёт за дровами. Дрова носили сложенные в небольшие вязанки, а щепки на растопку накладывали в корзину. Ёжик подстерегал подходящий момент, забирался в корзину и спокойно ждал, пока его отнесут домой.
Иван Фомич посмотрел вслед ежу, вернулся домой и быстро оделся. Ему хотелось услышать весеннюю песню глухарей. До места токования было недалеко. Ещё неделю тому назад он обходил и наблюдал вместе с Родионом Родионовичем, где садятся по вечерам эти большие птицы и где по утрам начинают свои поединки. В окрестностях Певучей долины они обнаружили большое количество деревьев, которые избрали себе глухари.
