Так вот, – снова начинает старушка, – пустили как-то, значит, свиней на выгон. Ну, начали там все свиньи, как полагается, кто есть, кто землю рыть, но каждая что-то делает. А один поросенок, дрянцо этакое, ни траву не ест, ни землю не роет. «Ты почему не ешь?» – спрашивает его матка. «Как же мне есть, – отвечает зазнайка-поросенок, – если тут чертополох колется». – «Тогда ройся в земле», говорит старая свинья. «Не могу, у меня пятачок в коросте», – верещит поросенок. Ну ладно, значит, на этот раз так и осталось, поросенок лежит себе на брюхе да греется на солнышке. А дома как начал есть, так сожрал и свою долю, и все, что для других было припасено.
В другой раз идут они опять на выгон. А визгун-поросенок опять за старое. «Отчего ж ты и сегодня в земле не роешься?» – спрашивает мать. «Не могу, она мерзлая», – отвечает поросенок, опять-таки чтоб его не бранили. Ну, тут старая свинья как рассердится, как прикрикнет на него: «Ох ты, бездельник! У него, видите ли, летом земля мерзлая! И коросты у тебя на рыле нет никакой, и земля совсем не мерзлая. Ты просто лентяй!» Делать нечего – пришлось тут поросенку землю рыть…
Арно улыбается. Но сказка эта, какая бы она там ни была, все-таки слишком коротка. Ему хотелось бы послушать сказку подлиннее.
У бабушки их сколько угодно, но сейчас ей нужно идти в другую комнату чистить картошку, ей уже здесь не сидится.
– Я их тебе уже все порассказала, – говорит она.
– Ну и что с того, расскажи еще раз! – отвечает ей Арно.
– Ох ты, упрямец!
– Ну расскажи, расскажи!
Что же бабушке остается делать, – бери да рассказывай. Вот она и начинает:
– Было их там душ пять или шесть, этих малышей. Сколько же старшему могло быть – ну, лет этак десять или одиннадцать. Жили они в Альтвялья, в хибарке, а отец их только и делал, что каждый день в корчме пьянствовал. Когда приходил домой, страх какой злой бывал на всех. И пришлось бы им голодными сидеть, если б мать не ходила на работу, то к одному хозяину, то к другому, и кое-как ребят кормила, плохо ли, хорошо ли, а кормила.
Ну вот, идет раз мимо Альтвялья мужик, рыбу продает. Мать возьми да и купи у него несколько рыбешек. Пожарила ее, а ребятишки уже окружили мать, не дают ей даже как следует рыбу поджарить, только и слышно: давай сюда скорее! Садятся есть. А тут как раз отец из корчмы пришел, пьяный, как всегда. Увидел он миску с рыбой на столе, размахнулся и – хлоп! – миска так и полетела в угол. Сам ругается на чем свет стоит и кричит: «Так вот что вы тут делаете! Когда меня дома нет, так у вас тут на столе и жареная рыбка, и всякая всячина. А когда я есть прошу, так сразу же: откуда, мол, взять?»
Пригрозил еще матери и опять ушел в корчму. Детишки вылезают из углов, собирают рыбешку и начинают есть, прямо песок на зубах скрипит. Только самый старший, Биллем, не ест. Стоит он в углу у печки, плачет, сжимает кулаки, а есть не ест.
– Почему же он не ел? – спрашивает Арно.
Да не иначе, как разозлился на отца – зачем тот миску с рыбой в угол швырнул. Биллем ведь тоже свои сбереженные гроши матери отдал, чтоб рыбы купить. Гордый был. Так, видно, подумал: «Лучше без всего останусь, а собирать по кусочкам в углу не буду…» Так вот, стоит, значит, он возле печки и плачет. И есть не идет. Хороший был паренек Биллем. В четырнадцать лет уже пошел учиться на кузнеца. Кузнец так про него говорил: «Не было у меня еще такого смекалистого мальчишки, как этот. Не малец, а прямо огонь».
И вот гляди, что получилось. В двадцать лет Биллем уже свою кузницу имеет, работает на себя. Старик кузнец отдал ему и кузницу, и весь инструмент и сказал: «Работай теперь сам, мне уже не под силу, старость подходит. Надо будет – приду помочь». Такой вот был Биллем. Взял он к себе всех своих братьев и сестер, послал в школу учиться. Мать и отец тоже при нем жили… Не знаю, как это все там было, но как-то раз Биллем говорит домашним, что вот исполняется ему двадцать два года и надо бы по-настоящему справить день рождения. Те, правда, удивились – как это так, никогда не справляли, а тут вдруг на тебе, день рождения. Да что поделаешь: Биллем сам хозяин, пусть делает что хочет.
Садятся они всем семейством в день рождения за стол и начинают есть. А Биллем серьезный такой, слова не вымолвит. Перед отцом стоит мисочка с жареной рыбой.
Сидят они, едят. Отец Виллема только собрался взять кусок рыбы из миски – тут Биллем встает, сам бледный как мертвец, и хватает в углу большой кузнечный молот. Ну, все видят, что молот вот-вот ударит по миске с рыбой, уже он близко… но нет! – опускается. Не ударил. Биллем бросает молот в угол и убегает в другую комнату. Понял, значит. Ночью подходит отец к постели Виллема и говорит: «Биллем, прости меня, я теперь знаю, что значит эта миска с рыбой». Помирились они. И тут совсем другая жизнь пошла в семье кузнеца. Биллем раньше всегда ходил хмурый, злой, а как помирился с отцом, сразу повеселел. А отец, говорят, совсем пить бросил, и зажили они счастливо. А мать Виллема сказала: «Ох и тяжелая она была, жизнь наша, а теперь, слава богу, нам хорошо. Теперь нам так, словно мы всю жизнь хорошо жили…»
Бабушка замолчала. Из другой комнаты послышался в это время громкий голос Мари; какой-то мужик, говорила она, свернул с большака и идет к их хутору. Уж она глядела-глядела, а все не может понять, кто это такой.
– Бабушка, а ты мне этого раньше никогда не рассказывала, – говорит Арно задумчиво.
– Да, как будто, – отвечает старушка. – Сейчас только припомнилось. И ведь это все правда – так и в самом деле было.
– Значит, и кузнец такой был?
– Да, был такой в наших краях. В тех местах, где мы с дедушкой раньше жили.
– Я тоже думаю, что это не может быть старая сказка. А скажи, почему он хотел отцовскую миску разбить?
– Да кто его знает. Может, хотел отцу напомнить: гляди, мол, ты тогда швырнул нашу рыбу в угол, а теперь сам попробуй, каково это будет, если я твою миску разобью.
– И все-таки не разбил?
– Не разбил. Простил отца. Не захотел его так обижать.
