– Я жду подходящего случая.
– Тогда тебе нужна машина времени.
– Очень смешно.
– Ты так возишься с этим парнем.
– Он мне нравится. Честно.
– Почему? Влюбиться в красивого врача – уж слишком банально, не находишь?
Об этом я уже думала и без колебаний ответила:
– Он – моя полная противоположность.
– Гватемалец с медицинским образованием? И правда, – ехидно заметила Петра.
– Нет, он начитанный, загорелый и знает два языка.
– У вас хоть что-нибудь общее есть?
– Полно всего, между прочим.
– Например?
– «Напряги извилины». Он настоящий фанат, каждую серию смотрел по три раза.
– Сдается мне, сериал тридцатипятилетней давности не может быть основой здоровых отношений.
– Для наших с тобой был.
– Что еще?
– У него все серии на ди-ви-ди. Пиратский сборник.
– И?..
– Это сто тридцать восемь серий.
– Повторяю вопрос: кроме сериала, что у вас общего?
– Мы оба любим пить пиво на крыше.
– А кто не любит? – невозмутимо ответила Петра. – Факт остается фактом: он стоматолог, а это убьет твою маму. Так что весь ваш роман похож на подростковый бунт, понимаешь?
– Нет. – Но я понимала.
Она сняла пиджак и стала собирать бильярдные шары. На ее бицепсе я заметила большую повязку.
– Что с тобой случилось?
– Да ничего, просто свела татуировку, – непринужденно ответила Петра.
– Нет, только не Паффа! – охнула я, уже глубоко скорбя.
Как-то в туманную ночь, после девяти рюмок виски, Петре накололи симпатичного дракончика. Она хотела огнедышащего дракона – самого злобного и грозного на свете, – но утром с плеча ей улыбнулся милашка Пафф. Днем моя подруга пошла в тату-салон и заплетающимся с похмелья языком потребовала объяснений. Владелец салона хорошо запомнил Петру: она трижды пыталась заказать ему картошку фри и сама нарисовала будущую татуировку.
Он показал ей салфетку с улыбчивой мордочкой Паффа и инициалами Петры. Моя пристыженная подруга поняла, что спьяну нарисовала черт знает что, и молча покинула салон. С тех пор Пафф рос вместе с ней, и о нем обычно говорили с любовью, как о дальнем родственнике или давно погибшем питомце.
– Я буду по нему скучать, – сказала я.
– Ну а я нет. Он напоминал мне о худшем похмелье в моей жизни.
– Давным-давно я спрашивала, хочешь ли ты его свести, и ты сказала «нет».
– Что, девушке уже и передумать нельзя?
– Раньше ты не передумывала.
Петра разбила пирамиду, не положив в лузу ни одного шара. Я закатила два.
– Ты с кем-то встречаешься?
– Нет, – не шибко убедительно ответила та.
– Точно?
– Иззи, мы в бильярд играем или что?
Стоматологическая война,
Рубашечная война
(и погоня № 1)
Я встречаю Дэниела на улице, когда он поднимается к дому № 1799 по Клэй-стрит.
– Что бы сегодня ни произошло, ты не должен меня бросать, – предупреждаю я.
– Да не волнуйся, все будет хорошо.
– Обещай.
Дэниел целует меня и говорит, что сегодня точно не бросит, но через двадцать четыре часа мораторий закончится. Он шутит. Я – нет.
Мы заходим в дом, и на нас ниспускаются родители. Я пользуюсь короткой фазой приветствия для того, чтобы на минуту покинуть Дэниела и налить виски, который скоро ему понадобится. Мама приглашает его в гостиную, пока я наполняю два стакана двойными порциями алкоголя. А вдруг встреча действительно пройдет ужасно? Тогда мне понадобятся улики против родителей. Я залетаю в контору, хватаю со стола миниатюрный диктофон и возвращаюсь к остальным в гостиную.
Чтобы вспомнить события того вечера, диктофон мне не нужен. Они ясно отпечатались в моей памяти.
Я вручаю Дэниелу стакан со словами:
– Держи, пригодится.
Мама, пропустив мои слова мимо ушей, лопочет:
– Мы так рады, что наконец-то познакомились с вами, Дэниел! Или лучше называть вас «доктор»?
– Нет. «Дэниел» в самый раз, миссис Спеллман.
– Прошу, зовите меня Ливи. Для всех я Ливи.
– Не для меня, – напоминаю я.
– Изабелл, успокойся, – говорит Дэниел.
– О, спасибо за поддержку! – восклицает мама, почти усмехаясь. – Итак, скажите, вы родом из Калифорнии?
– Нет. Я из Гватемалы. Мы с семьей переехали сюда, когда мне было девять.
– Где живут ваши родители?
– В Сан-Хосе.
– Они тоже Кастильо?
Вот, пожалуйста, не прошло и минуты, а мама уже начала дознание.
– Не отвечай, – предупреждаю я, словно адвокат на суде.
Дэниел меня не слышит.
– Да, у них та же фамилия.
– И пишется так же?
– Конечно. – Брови Дэниела удивленно поднимаются, растет и его подозрение.
– Чудно! – вступает отец.
Когда в комнату входит Рэй, я даже рада ее видеть, что говорит о необычайном упадке моего духа. Она подбегает к Дэниелу и протягивает руку:
– Привет. Я – Рэй, сестра Иззи. Лучше звать вас доктор Кастильо?
– Приятно познакомиться, Рэй. Зови меня просто Дэниел. – Он улыбается, клюнув на ее милое школьное приветствие.
В гостиную с грохотом вламывается дядя Рэй, еще на лестнице проорав:
– Детка, я получил твою записку!
Рано или поздно это должно было случиться, но я всей душой надеялась, что не сегодня.
Дядя дает отцу свернутую бумажку.
– Глянь-ка, Ал. – Затем обращается к Рэй: – Вздумала меня провести? Ничего не выйдет!
Я внимательно наблюдаю за отцом, пока он разворачивает записку и прилагает нечеловеческие усилия, чтобы подавить смех.
Проявляя недюжинные актерские способности, Рэй отвечает дяде:
– Не понимаю, о чем ты.
– Учти, ты у меня поплатишься! – угрожает дядя Рэй так злобно, что даже мне становится страшно.
Мама, видимо, решает не уделять внимания назревающему конфликту, который кажется еще более абсурдным на фоне ее допроса.
– Дэниел, а сколько вам лет?
– Не твое дело, – вмешиваюсь я.
– Ничего страшного, Иззи. Мне тридцать семь.
Я горько вздыхаю.
