Решил вернуться домой, в старых газетах отыскать объявления о грузоперевозках, но передумал. Поднявшись на восьмой этаж, я позвонил в квартиру с черной металлической дверью. Мужик лет сорока пяти, чей «Фольксваген-траспотер» вечно давил газоны у нас под окнами, открыл сразу же.
— Что надо? — хмуро спросил он, жуя на ходу палку колбасы и, похоже, собираясь выходить.
— Нужна машина, — так же не здороваясь быстро сказал я.
— Занято! — бросил он и с силой захлопнул дверь. Я подставил ногу. Глядя прямо ему в глаза, которые моментально налились кровью, я произнес волшебную фразу:
— Я место знаю.
Только в девять вечера я наконец сбросил с себя потную одежду и минут пятнадцать стоял под душем, смывая все впечатления этого дикого и несуразного дня. Вместе с расслаблением на плечи начинала давить усталость, и я чуть не заснул прямо в ванне. Когда я выбрался оттуда, меня ждал приготовленный Катькой ужин. Катька была довольная — и ужин получился на славу.
Наша квартира теперь была укомплектована не хуже правительственных бункеров на случай ядерной войны. Запасов еды, по моим меркам, хватило бы лет на сто, об одежде ближайшее десятилетие тоже можно не беспокоиться. Но это по моим расчетам. По расчетам Катьки выходило, что у нас сейчас «есть на чем продержаться». Мы немного поспорили насчет того, насколько все это нужно. Я понимаю, что все женщины при слове «война» реагируют одинаково и предсказуемо. Но, во-первых, войны как таковой не было. Ввели «военное положение», и, как я понимал, лишь затем, чтобы обеспечить порядок на время проведения операции. И во-вторых, я не думал, что правительство допустило бы хоть малейшее наступление голода. Да, возможно, будут некоторые ограничения, но во введение каких-либо продуктовых карточек или талонов я не верил, как ни старалась Катька переубедить меня.
Ладно, теперь мы имели стратегический запас на год. Я даже взял на одном из складов масляный обогреватель. А Жора — владелец фургона — взял их себе три, уж не знаю зачем. Но, кстати, если бы не он, то запасов я бы привез намного меньше. На складе, где работала Ксюха — Катькина подружка со школьных времен, — было не так уж много всего, за исключением разве что продуктов. Но попав в складскую зону, мы с Жорой решили так просто отсюда не уезжать и устроили рейд по всем ангарам, что здесь располагались. Если бы не умение Жоры договариваться с людьми, во многие места нас бы просто не пустили. Несколько часов мы с ним затоваривались, а потом еще час помогали друг другу перетаскивать добро из машины по квартирам.
Поужинав, я почувствовал, что глаза засыпают сами по себе, абсолютно не воспринимая сигналы мозга. Но мне хотелось еще посмотреть телевизор, узнать, что делается в стране. Плюхнувшись на диван, я отыскал пульт. Тут у меня запел сотик. Звонил Дэн. Он несколько раз звонил мне, когда мы затоваривались на складе, но там было некогда, и я не отвечал.
— Да? — пробурчал я.
— Гришка?
— Привет, Даниссимо! — зевнул я в трубку.
— Ты где пропадаешь? — спросил Дэн. — Слушай… Тут такие пироги… — Он замялся.
— Это ты где пропадаешь? — удивился я. — Ты куда делся в военкомате? Я не мог тебя дождаться.
— Да я это… У врачей все сидел… — Он вздохнул. — Слушай, Гриш… Ты это… — Он опять замялся. — Ну в общем, ты как, годен?
— Угу.
— Слушай, а ты как годен? — спросил он. — Совсем
годен?
— Задолбал ты! — Я снова зевнул. — Говори прямо, что надо?
Он повздыхал, пошумел. Наконец выдавил:
— Меня в космос посылают, в общем…
— Да? Поздравляю! На шпагат получилось сесть?
— Да, Гриш, ты что! Я правду говорю. Правда в космос! Это вообще хрень какая-то… У меня же зрение…
Щуря слипающиеся глаза, я смотрел, как по телевизору идет концерт. Два субтильных накрашенных парня пели: «Давно мы до-о-ма не были…»
— Дэн, я поздравляю тебя, — сказал я. — Я лечу вместе с тобой.
— Тебя тоже?!
— Ага.
— Гриш! Ну как же так? Ну какой космос к чертовой бабушке? Мы космонавты, что ли?
— Что я тебе могу сказать? Им виднее… Ты слушай… — . Я вдруг засомневался. — Ты уж не решил ли Драпануть, а, друг мой сердечный?
В трубке тяжело вздохнули.
— Да какой там драпануть, — сказал Дэн. Голос у него был серьезный. — Что я, мудак, что ли? Раз сказали — значит, знают. Просто… Не представляю я…
— Да я тоже не представляю, — поддержал я его.
— Гриш… — Да?
— Гриш, давай, это… нажремся, что ли?
Я вспомнил о своем желании дернуть сегодня вечером пивка. Но силы, отведенные на этот день, давно закончились.
— Дэн, давай завтра. Сегодня я никак…
— Ну ладно… — Он посопел еще немного. — На работу завтра идем?
— Конечно. Надо повестки относить.
— Ладно, о'кей! Ну давай тогда, завтра все перетрем.
— Конечно! Давай, счастливо!..
Сотик упал на диван, я повалился вслед за ним. Трехсоттонный сон навалился на меня всей своей массой, и последнее, что я увидел, — это как в экране телевизора не современные юнцы, а сам Марк Наумович Бернес негромко поет в землянке: «Темная ночь… только ветер гудит в проводах… тускло звезды мерцают…»
4
— Гришка! Гришка, вставай! Семь часов уже! Ну Гришка! Опоздаешь!
Я проблеял что-то невнятное, хрюкнул в подушку и тут же снова уснул.
— Гришка!!
Мамочки, как же болела голова… Мамочки родные… Бам-м-м! Бам-м-м! Череп пополам-м-м!
— Гришка!!
— Мам, отстань…
— Ах ты, гаденыш! Я тебе дам маму!
Не трогайте меня. Не двигайте меня. Не делайте мне больно…
Больно не было, но вдруг стало как-то душно. Чего-то не хватало. И еще… еще…
— А-а-а-а!! — С ревом я сорвал с лица подушку, потому что понял, что задыхаюсь и умру через секунду. — Убью!
— Это я тебя убью! — орала Маринка, нависая надо мной копной рыжих волос. — Вставай, засранец! Тебе в военкомат через час!
Я сел. Процесс мышления был мне сейчас недоступен, я пытался так нырнуть в сознании, чтобы спрятаться от ударов молотком по глазам и черепу.
— Пей! Быстро! — Маринка сунула мне стакан. Я замахнул. Тело вздрогнуло.
— Тебе домой надо? — спросила Маринка. Я кивнул.
— Сейчас такси вызову, поедешь на такси. Адрес свой помнишь?
— Помню, — простонал я.
