беда. При чем тут беда?
Последние слова были для Шмульке ушатом холодной воды, вылитой на его вспотевшую от непосильного раздумья голову. Он уже совсем жалобно проговорил, простонал:
— Ах, боже мой, боже мой, что вы со мной делаете!
— Что вы, господин Шмульке?
— Я очень прошу вас забыть о том, что я сказал! Вы всегда были таким справедливым начальником! У меня жена, дети… Сохрани бог, узнает начальство про мои мысли, которые я здесь высказал, мне придется очень круто, очень круто! Ах, боже мой, что я наговорил…
— Да успокойтесь же, господин Шмульке! Вы ничего особенного не оказали. У вас ведь не было никакого злого умысла.
— Вы так думаете?
— Не только думаю, но прямо вам говорю, что это действительно было так.
— Ох, спасибо, облегчили вы меня немного! Правду говорили рабочие, что вы справедливый человек. Так я прошу вас, именем детей моих прошу, не говорите нигде о том, что я сказал здесь, подумал.
— Как вы трусливы, господин Шмульке! Вы же ничего, повторяю еще раз, не сказали и не подумали.
— Ну, спасибо вам! Я пойду уже домой, к жене, к деткам. Они волнуются там, ждут меня. Каждый день волнуются. Боятся.
— Чего они боятся?
— Всего боятся, всего… Ну, бывайте, господин инженер!
Заслонов кивнул головой и, чтобы успокоить старика, пожал ему руку на прощанье, проводил до дверей.
Вернулся в контору, улыбнулся, прошелся несколько раз по комнате.
— Герои! Однако и этому, видно, досадили, не знает, каким местом садиться. Завоеватели!
Прошелся еще раз по депо. Люди, заметив его, зашевелились проворней, кое-кто торопливо бросил окурок. Шел и чувствовал, как пронизывали его спину колючие взгляды, взгляды искоса, исподлобья. Когда оглянулся, будто бы случайно, заметил, как поспешно опустился чей-то кулак. Кто-то на глазах рабочих ему угрожал. Сделал вид, что не заметил. Пошел дальше. Лица у людей были суровые, сосредоточенные. На душе стало легко. И такая мелькнула мысль: «Ненавидьте! Чем жарче будет ваша ненависть… к ним… и ко мне, тем крепче будет наше дело».
Зашел на материальный склад. У стеллажей возился Чичин. Что-то говорил ему Воробей. Заметив начальника, рабочие вытянулись было в струнку. Но, видя, что он один, медленно пошли навстречу, улыбнулись.
— Действуете, орлы?
— Действуем, товарищ командир!
Быстрым взглядом окинул стеллажи, штабели разного запасного железа.
— Все пригодное раскомплектовать! Что есть ценного из арматуры, из деталей — припрятать. Прессмасленки частично в разбор, частично снять клапаны. О-о, еще сохранились расточные автоматы! В лом их, в лом… Дышла со щукинских… в землю.
— Есть, товарищ командир!
— Да смотрите у меня, чтобы порядок был отменный! На стеллажах чтобы все было, как в ювелирной мастерской. Запасные части смазать! Нумерация! Калибры! Ассортимент! Немцы любят порядок, уважают порядок. В этом они педантичны. Дерьма положите кучу, но чтобы блестело, чтобы было занумеровано!
— Чего-чего, а этого мы им подложиль!
— А теперь вот что я хотел тебе сказать, товарищ Чичин! Пора и за дело приниматься, о котором я говорил. Пора, пора!
— Все будет выполнено, господин начальник!
Чичин стоял навытяжку, в струнку.
Заслонов оглянулся.
В дверь склада входил белесоглазый рабочий, которого поутру пробирал инженер.
— Тебе чего?
— Я, господин начальник, к вам. Меня господин шеф отругал перед всеми рабочими и приказал, чтобы я просил у вас прощения.
— Так ты что?
— Пришел прощения просить, господин начальник.
— По приказу господина Штрипке?
— Так точно, господин начальник!
— Ах ты, негодная твоя душа, ты думаешь, мне нужны такие извинения, которые делают по приказу.
— Простите, господин начальник, я не совсем правильно сказал. Мне господин шеф говорил, что если я не попрошу прощения у вас, так он меня не только прогонит с работы, но и отдаст под суд за оскорбление инженера. А пришел я сам по себе, и очень прошу вас простить меня за то, что я себя так нахально вел с вами.
— Как же ты осмелился, негодяй?
— Я просто не знал. Мне показалось, что вы обыкновенный рабочий.
— Ты разве не слыхал, как я разговаривал с рабочими?
— Я, господин начальник, был очень занят работой, не обратил внимания…
— Ну, смотри, чтобы это было в первый и последний раз!
— Я обещаю вам, господин начальник, быть примерным рабочим.
— Ну, иди!
— У меня еще к вам одна просьба. Господин шеф приказал мне, чтобы я вас попросил прикрепить меня к какому-нибудь опытному слесарю, чтобы он меня немного подучил.
— Как же ты поступил на работу, не имея квалификации?
— Да, видите, я прохворал года два, потерял всякую квалификацию… Думал, восстановится сразу, но выходит — трудновато это.
— Ладно. Прикрепим. Ну, как там люди работают?
— Работают, господин начальник. Но… — белесый замялся.
— Что но?
— Да, видите, неудобно говорить здесь, при свидетелях.
— А ты говори.
— Не могу, господин начальник… Это касается только вас лично. Я уж лучше к вам в контору зайду.
— Ладно, заходи. Можешь теперь итти.
Когда тот вышел, все переглянулись, подмигнули друг другу, а когда фигура «слесаря» скрылась из виду, Чичин рассмеялся:
— Подберут такого балбеса, как на посмешище для себя! Только лишняя работа нам: кандидат в багаж малой скорости…
— Вы его пока не трогайте! — серьезно проговорил Заслонов. — Не оберетесь неприятностей!
— Какие там неприятности! Все будет шито-крыто.
— Я ж его пробрал сегодня перед всеми. Вот вам и шито-крыто.
— Твоя правда, Константин Сергеевич. Пусть еще подышит немного, чорт его побери!
Когда Заслонов собрался уже пойти домой, к нему зашел белесоглазый слесарь.
— Ну что ты мне хочешь сказать?
Тот оглянулся на все стороны, долго притворял за собой дверь и, приложив палец к губам, на цыпочках подошел к Заслонову.
— Я к вам, — начал он шепотом, — по очень серьезному и секретному делу. Будьте осторожны, остерегайтесь их!
— Кого это их?
— Рабочих. Настроение у них очень скверное.
