Александр Демьянович улыбнулся и взволнованно ответил:
— Если мы способны, брат, на такие чувства, значит, еще не состарились… Значит, не последние на свете, и сетовать нет у нас оснований.
А люди все шли и шли.
После окончания партизанского парада на улицах до поздней ночи гремели гармони и бубны. Ни мороз, крепчавший к вечеру, ни снежные сугробы, в которых чуть не до крыш увязли хаты, не могли помешать веселой партизанской гулянке. Молодежь пела, водила хороводы. И вихрилась под ногами снежная пыль, когда лихо отплясывали метелицу или лявониху.
Даже старый Пранук, который вывел коней на водопой к колодцу, услышав залихватскую лявониху, так притопнул ногой, что поскользнулся на обледенелой горке и нельзя сказать, чтобы очень уж торжественно, съехал сидя в снежный сугроб. Но отнюдь не растерялся перед нечаянными свидетелями его конфуза, стоявшими вблизи женщинами, и, проворно поднявшись, напустился на коней:
— Ну и характер, нет на вас управы! Ты его веди которого, а он вырывается…
Женщины у колодца бросились помогать деду поить коней, словно и не заметили его конфуза.
А в хатах сидели пожилые партизаны, вели с хозяевами долгие беседы о своих боевых делах, о фронтовых новостях.
Возле школы устроили целый спектакль. Группа затейников показывала Гитлера и его генералов, как собирались они взять Москву и что из этого вышло.
Представление шло под аккомпанемент гармоник. Одни частушки сменяли другие. Партизаны не обошли своим вниманием ни Гитлера, ни Риббентропа, ни хромого Геббельса. Досталось и фашистам, и всем фашистским прихвостням: старостам, бургомистрам и полицаям.
Возле школы стоял такой дружный хохот, какого уж не слышали в селе с начала войны.
Мимо проходили Василий Иванович и Андреев. Приостановились на минутку, прислушались. Василий Иванович задумчиво сказал:
— Очень хороший признак, Александр Демьянович, когда народ смеется.
— Народ чувствует свое огромное превосходство над фашистами, свою силу, свою правоту. А это тоже оружие, и сильное оружие!
До глубокой ночи шумела партизанская улица.
26
Поутру, когда еще не угасли на небе звезды и февральский мороз крепко хватал за щеки, отряды выходили из села, растягиваясь в нескончаемую колонну. Где-то справа на сумрачном зимнем небе догорало зарево пожара.
— Видно, правая колонна выкуривает откуда-то немецкие гарнизоны, — произнес кто-то, ни к кому не обращаясь.
И все, взглянув на это далекое зарево, сразу проникались привычными думами о предстоящих походах, будничных боевых заботах, борьбе с ненавистным врагом.
Где-то в голове колонны зародилась песня. Была она сначала будто робкой, нерешительной. Но ее подхватили сотни и тысячи голосов, и, будя сумрачные просторы полей, она поднялась, крепла, ширилась. И на крыльях песни взлетели людские сердца, соединенные в едином порыве, и стремительно понеслись навстречу будущему. Было оно еще неизведанное, это будущее. Но верили все: будет оно светлым и радостным и принесет оно счастье великих побед.
Примечания
1
Непереводимая игра слов: по-белорусски красачка — цветок.
2
Хайло — по-белорусски — харя, мурло.
3
Зондэрбегандлюнг — условная отметка вроде шифра, которая ставилась на списках людей, передаваемых в СД для умерщвления.
4
Спадар — господин. Так именовали себя белорусские фашисты, выкорми гитлеровской разведки.
