Юлиан громко икнул и, скорчившись, повалился на землю. — Сослан, Хурдуда, выбросьте этих мошенников на улицу.
Монахов быстро удалили со двора.
Его преосвященство епископа Феодора встречали у Абхазских ворот. Въездную площадь и широкую поляну за городскими стенами заполнили празднично одетые ремесленники, их жены, дети; пастухи, князья. Особняком, перед самым въездом в город, потеснив толпу, чинно выстроился клир епархии: пресвитеры, принаряженные в новые, расшитые золотом и серебром ризы; монахи и дьяки в строгих, выстиранных по случаю приезда его преосвященства мантиях, тщательно отглаженных кабаньими клыками и дубовыми рубелями.
В центре, у самых ворот, в окружении телохранителей на арабском скакуне важно восседал алдар Кюрджи. Поглаживая черные широкие усы, он то и дело поглядывал на свою обнову, улыбался и тихо переговаривался с князем Бакатаром, прибывшим из Хумары на рыжем, с темными подпалинами, ахалтекинце.
Усталая от долгого ожидания толпа мерно гудела, лениво шевелилась, то растекаясь вдоль дороги по берегу Инджик-су, то опять сбиваясь в кучу на пригорке, посматривала на верх ущелья, откуда спускалась дорога и шумно сбегала по камням река.
Первым из-за леса показался вершник. Он беспрестанно нахлестывал плетью уставшего коня и размахивал белым лоскутом, привязанным на длинную пику, возвещал о приближении торжественного поезда его преосвященства.
Толпа вздрогнула, сгрудилась, потеснила священников, кто-то сдавленно вскрикнул и тут же умолк, затоптанный сапогами, сандалиями, башмаками. Из караульной, поставленной у самых ворот, высыпали одетые в новые байданы — кольчатые железные рубашки — стражники алдара, повскакивали на лошадей, выхватили сабли и оттеснили толпу на место, унесли удушенного, чтобы не портил настроения епископу.
Из-за поворота в сопровождении конной свиты черных монахов показалась карета его преосвященства. Толпа снова взволновалась, задвигалась, устремилась вперед, но стражники опять выхватили сабли и остудили нетерпеливых.
Как только воцарились порядок и благопристойность, из маленькой церквушки, стоявшей почти у самых ворот, вышел русич и, поскрипывая костылями, неторопливо попрыгал к поляне, где намечался выход епископа для благословения паствы. Путь русичу в толпе прокладывал молодой рясофорный монах с рыжей курчавой бородкой.
— Дорогу отцу игумену! Дорогу отцу игумену! — негромко повторял послушник — и люди сами широко расступались, пропуская вперед седобородого, белого лицом настоятеля.
— Отец Лука! — окликнула русича худощавая старуха в темном платке. — Дай тебе бог здоровья.
— А, Русудан? Рад тебя видеть. Как Матярши?
— Спасибо, отец Лука. Уже встает. Поправляется.
— Молись, Русудан, молись. Бог не оставит.
— Отец игумен, — затронул худощавый ремесленник в бараньей шапке и серой короткой курткеу — ты оказался прав. Попробовал я вымочить шкуру, как ты советовал, в отваре дубовой коры — и в самом деле овчина крепкой становится и дождя не боится. Спасибо тебе. Теперь пойдет мой товар.
— Вот и хорошо, Юваши. Только и мою просьбу выполни, пришли сына, пусть поживет в монастыре, поучится росписи. Я думаю, что у него получится.
— Хорошо, отец игумен, пришлю. Хотя, по правде, и сомневаюсь, что польза от этого будет.
— А ты мне доверься.
Алдар Кюрджи заметил русича, приветливо махнул рукой.
— Иди сюда, отец Лука, здесь твое место.
Двое телохранителей князя кинулись помочь игумену, быстро очистили дорогу. И вовремя. Карета епископа была уже совсем близко, и русич мог не успеть пробраться сквозь толпу.
Ради приезда епископа Кюрджи надел самые дорогие свои одежды. На нем был хорошо подогнанный, легкий, отделанный золотом кафтан из алого сиклатуна — иноземной ткани. Салбары, заправленные в новые светло-коричневые сапоги, были сшиты из тонкого и крепкого полотна, вытканного из льна сорта тала-золото. Такое полотно делают только за горами, в Абхазии, и продают по десять динаров за отрез.
Осмотрев одежды Кюрджи, русич перевел взгляд на князя Бакатара. Алдар из Хумары тоже оделся достаточно ярко, как и положено знатному человеку: в куртку и плащ из парчи. Но салбары у него — явно дорожные, из льна сорта дабики, доступного каждому состоятельному человеку. Да и убранство коня князя Бакатара попроще.
Русичу захотелось похвалить сыновей Вретранга.
— Хорош у тебя конь, Кюрджи, а сбруя и попона — просто царские. Искусная работа, — а про себя подумал: «Коза сдохнет, а хвост не опустит».
Кюрджи заулыбался, довольный.
— Все ради величия церкви, отец Лука.
Карета его преосвященства, богато украшенная позолотой и инкрустацией, крестами и распятием Христа, легко подкатила к встречающим. Отец Димитрий, он сидел наверху, рядом с кучером, несмотря на преклонные годы, легко, по-молодецки соскочил с облучка, мельком встретился глазами с русичем, сдержанно кивнул ему, и даже, показалось, улыбнулся глазами, не спеша открыл дверцу кареты, протянул руку его преосвященству.
Не успел епископ выйти из кареты, единым вздохом над толпой пронесся легкий, неясный шум. А кто- то из стоявших позади русича громко и несдержанно удивился молодости нового владыки епархии.
Русич с удовлетворением отметил, что Кюрджи, а следом и другие князья соскочили с коней. Кюрджи и Бакатар подошли вплотную к игумену, остальные — пристроились позади.
Епископ и в самом деле был непривычно молод для своего высокого сана. Русич подумал, что его преосвященству всего лет тридцать пять — сорок от роду. Громким, рокочущим басом он поприветствовал и благословил паству, произнес положенные при этом слова о боге, о верности христову учению. Затем отец Димитрий представил епископу игумена, отца Луку, Кюрджи, Бакатара и других наиболее известных и влиятельных князей и священников.
Его преосвященство внимательно прислушивался к словам отца Димитрия, пристально вглядывался в глаза людям, с которыми его знакомили, и неторопливо, то и дело рассыпая в толпу благословения, следовал к воротам. Несмотря на радушие владыки, русич все же заметил в его глазах скрытое недовольство и настороженность. От этого в сердце русича вкралась тревога. Как новый владыка начнет строить жизнь в епархии, что принесет с собой? Будет ли добиваться примирения враждующих городов и селений, или наоборот, узнав, что здесь язычников не меньше, чем христиан, внесет еще большую смуту? И не только среди паствы, но и в клире, среди священников, если одних вздумает приблизить к себе, а других, напротив, низвести до положения врагов своих.
Постепенно вниманием его преосвященства полностью завладел Кюрджи. Русича оттеснили в сторону. И тут игумену захотелось еще раз посмотреть на карету, заглянуть внутрь ее, потому что давно считал, что вещи, коими человек обладает, лучше всего рассказывают об устремлениях хозяина, о свойствах его души и сердца, раскрывают его суть. Оглянувшись, он увидел, как по той же дороге, по которой только что приехал епископ, к городу приближалась вереница конных и пеших людей. Он предположил, что это отстала часть свиты епископа. Но всмотревшись лучше, узнал караван сарацинского купца и удивился, почему тот надумал возвратиться в город.
Тут подошел отец Димитрий. Воспользовавшись тем, что его преосвященство плотно окружили князья, он вернулся, чтобы обнять русича, своего старого друга, которого не видел около двух лет, со времени отъезда в Константинополь. Позабыв об Омаре Тайфуре, русич сразу начал расспрашивать отца Димитрия о новом владыке: каков характером, почему такой настороженный. То ли недоволен встречей, то ли просто устал с дороги.
Отец Димитрий заверил, что епископ — человек бескорыстный и душевный. Только сильно расстроен из-за того, что вчера во время отдыха в верховьях ущелья, на его глазах вспыхнула драка между двумя
