Катерина сделала вид, что увертывается, и закричала, вроде зовет на помощь:
— Мадам Малая! Мадам Малая!
Гриша и Миша схватили деда за штаны, как будто оттаскивают, чтобы помочь маме и, хором тоже закричали:
— Бабушка Малая! Бабушка Малая!
Самое удивительное, что тут же постучали в дверь, Зиновий едва успел отворить, и на пороге встала сама Клава Ивановна.
— Чтоб я так была здорова, — поклялась Клава Ивановна, — сердце подсказало мне, что Чеперухи меня ждут. Я сказала себе: Малая, хватит вылеживать свои боки — не надо ждать, пока позовут, а надо нагрянуть к людям как гром среди ясного неба, чтоб было настоящее чудо.
Клава Ивановна была в своем домашнем халате, из добротной серой байки, немного похоже на балахон, пояс, впопыхах забыла завязать, одним концом волочился по полу, Зиновий подобрал, быстро свернул в клубок, положил в карман халата. Клава Ивановна машинально схватилась рукой, как будто поймала воришку, но, оказалось, это был только хитрый маневр, чтобы отвлечь внимание хозяев: засунув руку в другой карман, Клава Ивановна немного нахмурилась, будто не может найти то, что ищет, но тут же, как фокусник в цирке, выдернула руку из кармана, подняла высоко над головой, в руке была бутылка, на дне лежал зубец чеснока и стручок красного перца.
— Иона, — сказала Клава Ивановна, — это тебе персонально, чтоб мы все могли сегодня выпить за нашего доктора Ланду, которому ты собирал подписи от жильцов дома, когда никому другому не приходило в голову.
— Мадам Малая, — Иона смотрел как завороженный, смахнул большим пальцем с глаза слезу, — в старое время люди привыкли говорить: до царя далеко, а до Бога высоко. А я отвечаю: смотря какой царь, смотря какой Бог. Сегодня утром я зашел до Бирюка, и в присутствии жены и всей семьи он вслух признал: «Иона, то, что ты делал, тогда было ошибкой и неправильно. Но пришло время, наши органы разобрались, и оказалось, рабочая совесть тебя не подвела» Прямо в подштанниках, он даже не успел завязать штрипки, майор взял из буфета графин и сказал тост: «Иона, цыплят по осени считают. К народу, Иона Аврумович, надо прислушиваться: отмахиваться нельзя».
— Чеперуха, — мадам Малая велела поставить бутылку в шифоньер, пусть постоит, она скажет, когда пора откупорить, — я всегда знала и всегда говорила: снаружи, по манерам, Иона Чеперуха бывает грубый, как биндюжник с Молдаванки, но внутри у него доброе сердце, которое болит за правду.
— О, — воскликнул Иона, — теперь, когда сам товарищ Берия за меня и заявил, что Чеперуха таки был прав, все подхалимничают и хотят со мной дружить!
— Чеперуха, — мадам Малая зажмурила глаза, седые брови высоко поднялись над переносицей, — теперь, когда в нашем доме уже нет товарища Дегтяря, который поправлял нас на каждом шагу, надо помнить и нельзя забывать ни на минуту: каждый должен требовать от себя, как требовал покойный Дегтярь, который всегда верил и знал, что, если кого-то взяли по ошибке, как взяли нашего Ланду, обязательно придет день, партия разберется, и человек вернется домой.
Иона задумался, на лбу собрались морщины, сделал рукой движение, видно было, хочет задать мадам Малой вопрос, но Зиновий, который до этого момента внимательно слушал и молчал, опередил и спросил первый: почему сообщение, что врачей арестовали незаконно и подвергали пыткам, идет от имени Министерства внутренних дел, которым руководит Берия, а не от имени ЦК партии или генеральной прокуратуры, которая подотчетна Верховному Совету?
— Зюня, — воскликнул старый Чеперуха, — это с твоей стороны некрасиво перебегать дорогу отцу. Пусть мадам Малая пока подумает, а я тебе отвечу. Все знают, Сталин был грузин, и Берия — грузин. Можно было рассчитывать, что после Сталина будет Берия. Но в Кремле решили по-своему: главным назначили Маленкова, а заместителем Берию. Но все равно, люди помнят: Берия есть Берия, Сталин любил его и доверял больше всех. И если Берия говорит, что врачей взяли даром, врачи не виноваты, все люди верят и говорят: товарищ Берия, вам спасибо, а виновных надо поставить к стенке и расстрелять. А расстреливать — это всегда была работа ГПУ и НКВД, а партия расстрелами не занимается. Партия руководит и учит — это ее работа. А расстреливать, — повторил Иона, — это всегда была работа НКВД, и для этого партия их поставила.
— Чеперуха, — замахала руками мадам Малая, — остановись! Я тебе говорю, остановись, а то у тебя в голове такой гармидер, что даже у покойного Фимы Граника был больше порядок!
За стеной, у Феди Пушкаря, загремело, как в мастерской у жестянщика, как будто кот, который неудачно прыгнул с полки на верстак, сбросил на пол все кастрюли, миски и листы жести.
Катерина подошла к стене, громко постучала и окликнула:
— Федя! Пушкарь! Ты еще живой там, невредимый, или пробило дырку в голове, надо срочно карету вызывать?
Все замолкли, стали машинально прислушиваться, но никто не отвечал. Иона вдруг сорвался с места, сказал, он постучит Феде в дверь, просто так, ему интересно знать, дома Пушкарь или уже ушел на работу, мадам Малая хотела загородить выход, но, пока дошла до дверей, Иона был уже с той стороны и тарабанил к Пушкарю так, что в комнате у Зиновия все дрожало и люстра качалась под потолком, как будто землетрясение.
— Зиновий, — сказала Клава Ивановна, — если ты хочешь, чтобы у твоих сыновей был рядом дед, который в выходной день может взять их, чтобы пойти с ними погулять на Дерибасовскую или поехать в Аркадию, объясни ему по-хорошему, пока есть время и еще не поздно: Дегтярь лежит на кладбище, но советская власть у нас не кончилась. Объясни ему, этому старому биндюжнику: советская власть не кончилась.
— И никогда не кончится, — добавила Катерина.
— Правильно, Катерина, — похвалила Клава Ивановна, — и никогда не кончится, хотя я слышу в твоем голосе нотки, которые чужой человек, если не знает тебя, может услышать по-своему.
Зиновий вдруг, как будто какой-то веселый спектакль или клоун показывает в цирке свои трюки, зашелся в смехе, схватился за живот, Гриша и Миша тоже схватились за животы, Клава Ивановна сама не выдержала, стала смеяться, одна Катерина стояла неподвижно, будто нашел столбняк. Старый Чеперуха отворил дверь, остановился в проходе, по глазам видно было, не понимает, откуда такое веселье, но тут же, чтобы не отставать и не портить людям праздник, открыл шифоньер, вынул бутылку, отпил немного прямо из горла, произнес тост за доктора Ланду, за весь двор и всех соседей, чтобы жили всегда дружно и не знали горя, сделал еще пару глотков, слышно было, как булькает в горле, поставил бутылку обратно в шифоньер и сказал, пусть стоит до вечера, Федя Пушкарь вернется с работы и можно будет вместе отпраздновать.
Когда успокоились, Клава Ивановна напомнила Зиновию, пусть поговорит с отцом, а со своей стороны дала старому Чеперухе совет, сначала думать, а потом говорить, чтобы не приходилось гадать, слышно у соседа за стеной или не слышно.
— Гадать? — удивился Иона. — Почему гадать? Если сосед дома, так он слышит. А если его нет дома, так он не слышит. Но иногда сидят так тихо, что неизвестно, дома или не дома, и тогда приходится постучать в двери или позвонить, чтобы сосед ответил, дома он или не дома.
— Чеперуха, — покачала головой Клава Ивановна, — я вижу, лавры покойного Ефима Граника не дают тебе покоя: ты хочешь притворяться идиотом, чтобы смешить людей и говорить все, что тебе ударит в голову. Иона, — опять покачала головой Клава Ивановна, — но ты не Ефим Граник: он потерял все на свете — детей, жену, семью. А у тебя все есть: дети, жена, семья. И, вдобавок, внуки. Иона, я повторяю тебе: ты не Ефим Граник.
Иона, хотя до этой минуты был настроен миролюбиво и мог радоваться вместе со всеми, что все складывается так хорошо и удачно, вдруг, когда никто не ожидал, набросился, словно укусила какая-то муха, на мадам Малую с такими словами, что Катерина немедленно схватила Гришу и Мишу, вытолкала в другую комнату, только бы не слышали, какие выражения сыплются изо рта у деда. Зиновий, вместо того чтобы немедленно вмешаться и остановить, пока еще не поздно, сидел как будто заколдованный на своем стуле, только хлопал глазами, вроде перед ним не родной отец, а незнакомый, посторонний человек ворвался неизвестно откуда и устроил настоящий погром.
Старуха Малая раскрыла рот, голова заметно тряслась, Иона обозвал неприличным словом, вынул из
