политбеседа, и поставить в известность насчет слухов, которые Дина и Тося принесли с Привоза и Нового базара. Хотя рабочий день давно закончился, оказалось, что хозяин еще не вернулся домой и, по словам хозяйки, раньше полночи не вернется, как было все последние дни. Договорились, что Марина передаст Андрею Петровичу просьбу Орловой, а он либо сам, либо через нее сообщит, когда сможет встретиться с Лялей и выделить необходимое время, чтобы не приходилось вести разговор впопыхах.
Хотя формально никаких претензий не могло быть, у Ляли от визита осталось немножко неприятное чувство: можно было ожидать, что Марина предложит чашку чая, сама захочет поговорить насчет дворовых дел, тем более что в последнее время стала уделять заметно меньше внимания, но весь разговор ограничился конкретным вопросом, ради которого пришлось объясняться с хозяйкой через порог.
Никакой срочности видеться с Малой не было, но Орлова решила навестить ее, чтобы справиться насчет здоровья. По дороге она строго наказала себе не затевать никакого разговора по поводу приема, какой оказала ей Марина. Однако Клава Ивановна сама, когда узнала, что Бирюка не было дома, спросила, как встретила хозяйка, какой был разговор, Ляля замялась, было впечатление, норовит что-то утаить, и старуха, глядя в глаза, выдала полной мерой:
— Ты хочешь, чтобы Малая сама тебе сказала, как она тебя встретила? Я скажу: она держала тебя у порога и даже не пригласила присесть. Ты еще увидишь ее, когда она въедет в новую квартиру с унитазами и раковинами из Неаполя и Марселя. Но не надо здесь ставить знак равенства с Бирюком. Конечно, Бирюк не Дегтярь. Таких как Дегтярь делается все меньше…
— И скоро, — засмеялась Ляля, — совсем не будет!
— Смейся, смейся, — погрозила пальцем Клава Ивановна, — но к этому идет. Слава Богу, старуха Малая не доживет. Не думай, что я фантазерка, чтобы не сказать наивная дурочка или прямо идиотка. Я помню, еще мой Борис Давидович рассказывал, когда приезжал с коллективизации, что при Сталине не все было как надо, не все было правильно. А при Ленине? Ленин сам говорил, что делали ошибки. Но главное не преувеличивать, главное — вовремя исправлять. С Бирюком, какого мы видим сегодня, можно найти общий язык. Но что будет завтра? Орлова, если бы ты знала, какие камни лежат у Малой на сердце! А что еще будет, я даже боюсь произнести вслух. То, что сегодня болтают бабы на Привозе и Новом базаре, то завтра будут кричать на всех перекрестках, как говорили в старое время, во всю ивановскую.
Хотя в конце февраля съезд завершил свою работу и можно было ожидать, что Андрей Петрович не сегодня завтра назначит день, чтобы на политбеседе подвести итоги, никаких известий ни от него самого, ни от его Марины, которая твердо обещала связаться, не было.
В первых числах марта по городу пошли слухи, что на закрытом заседании в последний день съезда Хрущев сделал доклад о Сталине, в котором говорил о его преступлениях и ошибках, начиная с тех дней, когда, вопреки советам Ленина, Сталина назначили генеральным секретарем партии, и до самых последних дней его жизни, когда перед роковым мозговым ударом, как будто уже предчувствовал и торопился, он приказывал расстреливать сотни людей и готовился ссылать и расстреливать тысячи.
Многие вспоминали, как еще до болезни Сталина, в пятьдесят третьем году, стал распространяться слух, что всех евреев будут высылать из Одессы и других городов в Казахстан, в Сибирь, в Заполярье, чтоб, кто выдержит и останется живой, осваивали там пустынные земли и районы. Теперь люди прямо ссылались на своих знакомых железнодорожников, которые готовили на Товарной, на Заставе, на Сортировочной товарняки с нарами и теплушки для привилегированной категории евреев из числа ученых и специалистов, пригодных для использования на урановых разработках и в производстве плутония, необходимого для создания ядерного горючего и ядерных бомб.
Одесситы, которые в первые дни марта оказались в Тбилиси, когда там отмечали третью годовщину со дня смерти Сталина, привезли оттуда известие, что молодые грузины собрались на митинг у памятника Сталина, начались беспорядки, секретарь ЦК Мжаванадзе, сам грузин, вызвал войска, сотни людей были ранены и убиты. Раненых укрывали друзья и родственники, трупы убитых грузили на машины и развозили по моргам городских больниц.
На Привозе, где грузины имели свои места и продавали свежие овощи и фрукты, с одесситами были всегда самые хорошие отношения, хотя домохозяйки постоянно завидовали, что эти кацо и генацвали из своих мандарин, персиков и помидоров могут построить себе дома как в сказке. Грузины весело отвечали, что в самом деле могут построить за этот счет дома, как в русской сказке, на курьих ножках, без окон, без дверей, но в таких домах только русские могут жить, грузин не поселится ни за какие деньги.
В мартовские дни, почти до конца месяца, грузин на рынке было гораздо меньше, чем обычно, иногда буквально единицы, сами о себе говорили, что мингрелы и аджарцы, покупатели выражали сочувствие по поводу кровавых событий в Тбилиси, тут как тут оказывались рядом какие-то шустрые ребята, приценивались к овощам и фруктам, но не было случая, чтобы что-нибудь купили.
Аня Котляр раз в неделю делала базар на себя и на Адю, случайно встретила на Привозе Лялю Орлову, которая делала базар на одного человека, на саму себя, поделились своими впечатлениями и чувствами, оказалось, что у обеих, хотя в городе идет нормальная, как обычно, жизнь, на душе не проходит какая-то тревога, вроде что-то вот-вот должно случиться или уже случилось, а люди просто не замечают и остаются в неведении.
Аня еще немного задержалась в овощных и фруктовых рядах, чтобы найти для Ади грузинские персики, помидоры, которые он очень любит, а Ляля уже сделала покупки и пошла в сторону вокзала, где останавливается второй трамвай, чтоб побыстрее вернуться домой, где в этот день она затеяла у себя генеральную уборку.
Задняя площадка, как всегда, была плотно забита, хотя внутри вагона, между рядами сидений, можно было свободно, без толкотни, продвинуться вперед. В этот раз было даже свободнее, чем обычно, пассажиры сами старались расступиться, чтобы дать дорогу Жоре-профессору, который декламировал свои новые стихи на темы дня:
Пассажиры, хотя это было бы к месту где-нибудь в клубе или театре, а не в трамвае, стали аплодировать, с задней площадки послышался веселый голос:
— Давай, Жорик, давай: Микита заплатит тебе гонорар, получишь пожизненную пенсию и койку, чтоб было где свободно протянуть ноги!
Ляля сошла на остановке возле Успенской церкви и по дороге повторяла вслух Жорины стихи, чтоб не забыть и можно было дома записать на бумаге, показать Малой и Бирюку.
Клава Ивановна, когда услышала трамвайные Жорины стихи, сказала, пусть Орлова немедленно выбросит их из головы, как будто никогда не слыхала. Ляля не могла твердо обещать, потому что стихи уже хорошо запомнились и сами держались в памяти.
Бирюк, наконец, немного освободился на своей фабрике и через дворничку Лебедеву передал Орловой, что на этой неделе можно будет встретиться и обсудить дворовые дела.
На этой неделе, хотя намечали, не получилось, пришлось перенести на следующую неделю, на апрель месяц. Прошел слух, что на больших заводах — Январского восстания, Октябрьской революции, Кирова, Дзержинского и других — членам партии, наряду с ними были допущены и отдельные представители беспартийного актива, читали при закрытых дверях доклад Хрущева про Сталина на XX съезде. Говорили, что некоторые, особенно из числа женщин, не выдерживали, открыто плакали и были даже случаи истерики, когда доходили до тех мест, где речь шла о видных коммунистах, которых следователи подвергали непереносимым издевательствам и пыткам, потом расстреливали, а теперь выяснилось, что они ни в чем не были виноваты.
Марина, когда Андрей Петрович в общих словах пересказал ей секретный доклад Хрущева, который в полном объеме, специально для секретарей заводских и фабричных парторганизаций, читали в обкоме партии, некоторое время сидела неподвижно, как будто нашел столбняк, потом, хотя никак нельзя было
