Утром я с трудом растолкала Светлану, но когда она наконец проснулась и выпила приготовленный мною кофе, то обрушила на меня свои вчерашние впечатления. От французских названий у меня слегка закружилась голова, я поняла только одно: она в восторге и сегодня вечером ей предстоит посетить нечто совершенно труднопроизносимое.
На работу мы пришли за полчаса до начала, но там уже стояла маленькая белая машина с «очаровательным» Жаком, с которым Светлана и отправилась на склад. Только бы они там ничего не перепутали.
Представляю, что скажет наш шеф, если мы ему привезем вместо изящных дамских весенних туалетов что-нибудь типа робы для грузчиков. Хотя, кажется, данная фирма не занимается их поставкой. Одна надежда на это!
Нет, положительно, кроме меня, сегодня никто не настроен на работу. Мишель пришла с сильной головной болью и озабоченным лицом. Анну-Мари найти пока не удалось, по настоянию небезызвестного Фрэнка ей пришлось начать обзванивать общих знакомых в провинции. Весь день наша комната напоминала мне военный штаб в ходе ведения крупномасштабной наступательной операции. Телефон не смолкал почти ни на минуту, стала поступать информация от знакомых знакомых. Складывается впечатление, что город уже перетряхнули по камешку.
Ближе к обеду, когда головная боль у Мишель почти улеглась после выпитых таблеток аспирина, появился и сам возмутитель спокойствия. Наступательной энергии у него поубавилось, а злости прибавилось. Давно я не видела таких свирепых глаз. Сегодня он тихо рычал на английском языке. Странно, вчера он вполне свободно разговаривал на французском языке, хотя мне трудно судить об этом. Мишель что-то тихо сказала, видимо, пыталась предупредить, что я говорю по-английски. Они вновь перешли на французский. Я не люблю прислушиваться к чужим разговорам, но не могла найти повода выйти из комнаты, мне оставалось ввести в текст некоторые уточнения и не хотелось отходить от компьютера.
Глупейшая ситуация, но, в конце концов, если им надо поговорить, пусть сами выходят из комнаты. В данный момент он уговаривал Мишель поехать куда-то. На ее робкие возражения, что она занята после работы, а она действительно хотела показать мне пару музеев, этот невоспитанный американец что-то проворчал и, безуспешно попытавшись сформулировать свои мысли на французском, вдруг перешел на испанский. Тут уж его речь полилась рекой, хотя его произношение для меня и было несколько необычно, но, к сожалению, понимала я его прекрасно. За моей спиной несся стремительный поток испанской речи, приятной, как музыка. Если, конечно, не учитывать того, что эта речь не предназначалась для моих ушей.
Как давно я не слышала хорошей испанской речи. В издательстве мне приходилось работать только с письменным переводом, в последний раз с делегацией я работала еще до рождения Саши.
Я считаю верхом неприличия разговаривать в компании на языке, который не понимает кто-либо из присутствующих, но это мое личное мнение. А пока, несмотря на робкие попытки Мишель возразить, ей было заявлено, что сделки, подобные нашей, совершаются у цивилизованных людей по факсу, незачем ездить в Париж под видом командировок, отнимать время у деловых людей, которые вынуждены нас еще при этом и развлекать. Теперь мне стало ясно, как чувствует себя обезьяна, только что спустившаяся с пальмы, у которой в знак великого одолжения отломали хвост и позволили считать себя частью цивилизованного общества. С трудом взяв себя в руки, я закончила-таки вводить правку в документ под саркастическое замечание о том, что, оказывается, научно-технический прогресс в виде компьютеров дошел и до моей Богом забытой страны. На этом поток негодования иссяк, американец замолчал. Исчерпав весь свой запас злости и вновь перейдя на французский (вот полиглот!), еще несколько минут что-то втолковывал растерянной Мишель, которая отвечала ему торопливой скороговоркой. Ее голос слегка заглушался работающим принтером, печатавшим сделанные мною документы.
Появление последней страницы совпало с порывом ветра и стуком закрывающейся двери, что ознаменовало очередное исчезновение злобного торнадо. Мишель смущенно молчала, я тихо кипела.
В конце концов, я никому здесь не навязываюсь, а эти французы зарабатывают на нас приличные деньги, по крайней мере, они не торгуют себе в убыток. Да в конце концов, что я ему плохого сделала? Ненавижу людей, срывающих свое зло на других. Редкий нахал! Бывают же такие типы! Спокойно!
Через пару минут я восстановила способность логического мышления, если оно вообще свойственно женщинам, и сказала Мишель, что мне бы хотелось погулять сегодня одной. Думаю, она догадалась, что я поняла содержание их беседы.
Мишель сильно покраснела, стала извиняться, говорить, что таким она его не видела, этот мужчина вообще никогда не кричит, и так далее и тому подобное. От всего этого мне стало безумно горько, нет ничего противнее незаслуженной обиды.
Хотя смешно подумать, что можно найти человека, который испытывает мазохистскую радость, когда его обижают.
Я предалась размышлениям, а Мишель снова засела за телефон. Моя деятельность в славном городе Париже закончилась вполне успешно, сегодняшний вечер с полным правом можно посвятить себе. Еще с давних институтских времен меня охватила любовь к городам. Я их коллекционирую. Дома у нас с Андреем была карта, на которой мы отмечали города, в которых побывали. Практически в любом городе можно купить открытку с видом местных достопримечательностей. Андрею нравились южные города с огромными восточными базарами. Я любила Прибалтику: Таллинн, Рига, Вильнюс восхищали меня своими старыми средневековыми улочками, будили воображение, напоминали о прочитанных книгах. Именно в Прибалтике у меня появилась привычка покупать в незнакомом городе цветы. Я до сих пор помню букет из крохотных алых розочек, который купила в цветочном магазине у Ратушной площади в Таллинне, огромную белую гвоздику в Ленинграде, букетик цветного горошка в Риге. Итак, решено, порадую-ка я себя цветами в Париже.
Тепло простившись с Мишель, я отправилась завоевывать Париж. Традиционный брелок с Эйфелевой башней уже тихо позвякивает у меня в кармане. Подарки своим домашним я купила и упаковала, завтра с утра сядем в автобус — и до аэропорта, а если повезет, то кто-нибудь из Светкиных воздыхателей подбросит. А пока я свободна и никуда не бегу.
Удивительное дело, но больше всего в Москве я устаю от беготни и постоянного ощущения, что что- нибудь забыла сделать.
Как приятно посидеть на скамейке и со стороны понаблюдать за людьми, спешащими по своим делам. Чувствуешь себя винтиком, выпавшим из стройного часового механизма. Нет нужды никуда спешить, готовить ужин, разбираться с проблемами, накопившимися за день. В Москве мне никогда не удается полностью самоустраниться и предаться созерцанию.
А вот и цветы! Милая старушка торгует подснежниками. Весна в Париже! Что может быть прекраснее!
Я медленно брела по улицам, вдыхая холодноватый запах подснежников, постепенно удаляясь от шумного центра.
Читать по-французски я пока не научилась, а посему не рисковала произносить вслух названия улиц, так красиво написанных на табличках, укрепленных на стенах домов. Нам повезло, что мы разместились в таком красивом районе города. Здесь трудно заблудиться. За эти три дня я уже вполне свободно стала ориентироваться здесь. Больше всего мне нравятся старые дома, совершенно непохожие друг на друга. Старинные дверные ручки, замки, резные решетки на окнах. Старые каменные мостовые навевают мысли о дамах в платьях, с кринолинами, которые сидели на открытой веранде этого кафе или гуляли в этом маленьком скверике. На противоположной стороне улицы я увидела крохотный галантерейный магазинчик, его маленькая витрина придает дому такой уютный вид. Мне захотелось перейти улицу, чтобы рассмотреть его поближе, но в этот момент раздался шорох шин и передо мной остановился блестящий приземистый монстр черного цвета. Подождав секунду, я попыталась обойти его сзади, моя попытка не осталась незамеченной.
Машина откатилась назад, затемненные окна мешали мне увидеть физиономию шутника. Таким же образом была пресечена моя попытка обойти машину спереди, все это очень напоминало сцену ухаживания из какого-нибудь дешевого кинофильма.
И здесь на этих старых улицах Парижа подобная шутка мне показалась совсем неуместной. Мое хорошее настроение моментально улетучилось, и я рассердилась. В этот момент опустилось стекло передней
