автомобиле.
Кенникот соглашался:
— Ну что ж, может быть, он будет не таким уж чертовски стильным, но… Во всяком случае, я вовсе не хочу, чтобы он был точно такой же, как у Сэма. Вероятно, я уберу с фасада эту нелепую вышку. И, пожалуй, красиво будет выкрасить его в нежный кремовый цвет. Этот желтый колер на доме Сэма ярковат. Затем есть еще другой тип домов, очень красивый и солидный, — с гонтовой крышей, приятного коричневого оттенка и с ровными стенами вместо этой обшивки в елочку. Я видел такие в Миннеаполисе. И ты здорово ошибаешься, если думаешь, что мне нравятся только такие дома, как у Кларков.
Дядя Уитьер и тетушка Бесси зашли раз вечером, когда Кэрол сонно отстаивала коттедж с розарием.
— Вы много лет занимались хозяйством, тетя, — обратился к ней Кенникот, — как вы думаете, что разумнее: построить простой приличный дом с хорошей плитой или заниматься всякими архитектурными финтифлюшками?.
Тетушка Бесси растянула губы, словно они были у нее резиновые.
— Ну понятно! Я уж знаю, как смотрит на это молодежь вроде тебя, Кэрри! Вам нужны башенки, трехстворчатые окна, пианино и бог знает что; а на самом деле важно, чтобы были кладовые, хорошая плита и удобное место для сушки белья, а остальное не имеет никакого значения!
Дядя Уитьер пожевал губами, потом приблизил свое лицо к Кэрол и забрюзжал:
— Вот именно! Не все ли тебе равно, что люди думают о том, каков твой дом снаружи? Жить ведь приходится внутри. Это не мое дело, но должен сказать: и злит же меня нынешняя молодежь, которая предпочитает кекс картошке!
Кэрол успела убежать в свою комнату, чтобы не вспылить. Внизу, ужасающе близко, она слышала похожий на шарканье метлы голос тетушки Бесси и воркотню дяди Уитьера, точно шлепанье мокрой швабры. Ее охватил нелепый ужас: вдруг они вторгнутся к ней? Потом ей стало страшно, что придется все- таки подчиниться нормам Гофер-Прери, сойти вниз и быть «милой» с тетушкой Бесси. Город требовал от нее «благопристойного поведения», это требование словно волнами исходило от всех его солидных жителей, сидящих у своих очагов и не сводящих с нее респектабельных, неотступных, властных взоров. Она бросила им:
— Хорошо! Иду!
Напудрив нос и поправив воротничок, она холодно сошла вниз. Трое старших не обратили на нее внимания. От разговоров о новом доме они уже перешли к приятной общей болтовне. Тетушка Бесси говорила, словно жевала черствую булку:
— Мне кажется, что мистер Стоубоди мог бы поторопиться с починкой водосточной трубы на нашей лавке. Я ходила к нему во вторник в десятом часу… впрочем, это уже было после десяти, но я помню, что это было утром, потому что я пошла прямо из банка на рынок за мясом — ах ты, боже мой, какие цены на мясо у Олсена и Мак-Гайра! И хоть бы когда-нибудь они дали вам приличный кусок — все норовят завернуть несвежий. Ну вот, после банка я успела купить мясо, потом заглянула к миссис Богарт-справиться, как ее ревматизм…
Кэрол наблюдала за дядей Уитьером. По напряженному выражению его лица она знала, что он не слушает, а перебирает в голове собственные мысли и непременно прервет тетушку Бесси. Так и случилось.
— Уил, где бы мне достать запасную пару брюк к этому костюму? Что-нибудь подешевле…
— Ну что ж, Нэт Хикс мог бы сшить вам. Но на вашем месте я зашел бы к Айку Рифкину: у него все очень недорого.
— Гм! Ты уже поставил новую печку в приемной?
— Нет, я присмотрел одну у Сэма Кларка, но…
— Тебе непременно нужно об этом подумать. Не откладывай до осени, а то тебя застанут холода.
Кэрол вкрадчиво улыбнулась им:
— Вы не рассердитесь, дорогие, если я пойду и лягу? Я немного устала — прибирала сегодня наверху.
Она ушла в полной уверенности, что они говорят о ней и притворно ей прощают. Она не заснула, пока не услышала, как вдалеке скрипнула постель: Кенникот лег спать. Тогда она почувствовала себя в безопасности.
За завтраком Кенникот заговорил о Смейлах. Без всякого видимого повода он вдруг сказал:
— Дядя Уит немного неловок, но он очень умный старик. Лавка, несомненно, пойдет у него хорошо.
Кэрол улыбнулась, и Кенникот обрадовался, видя, что она образумилась.
— Как говорит Уит, самое важное — это чтобы внутри дома все было в порядке, и к черту тех, кто заглядывает в дом с улицы!
По-видимому, было решено, что их дом будет выстроен в здоровом духе Сэма Кларка.
Кенникот много говорил о том, что внутри все будет устроено так, чтобы Кэрол и малышу было удобно. Он говорил о шкафах для ее платьев и об «уютной рабочей комнатке». Но, рисуя на листе, вырванном из старой конторской книги (он экономил бумагу и подбирал веревочки) план гаража, уделил гораздо больше внимания бетонному полу, верстаку и баку для бензина, чем рабочей комнате в будущем доме.
Кэрол отодвинулась. Ей стало страшно.
В старом скворечнике были как-никак свои особенности — ступенька из передней в столовую, живописный сарай и запыленные кусты сирени. В новом же доме все будет гладко, шаблонно, незыблемо. Теперь, когда Кенникоту было уже за сорок и он достиг известного положения, естественно было думать, что на этом доме его строительная деятельность остановится. Пока Кэрол остается в старом ковчеге, у нее еще есть надежда на какую-то перемену, но, раз очутившись в новом доме, она там застрянет навсегда, там и умрет. Поэтому она отчаянно жаждала отложить постройку, надеясь на чудо. Кенникот распространялся о патентованных раздвижных дверях для гаража, а она видела раздвигающиеся двери тюрьмы.
По своему почину она никогда не возвращалась к проекту нового дома. Огорченный Кенникот перестал чертить планы, и через десять дней разговоры о новом доме были забыты.
Каждый год со времени их женитьбы Кэрол мечтала о поездке в восточные штаты. Каждый год Кенникот собирался поехать на съезд Американской медицинской ассоциации. «А потом, — говорил он, — мы могли бы попутешествовать. Нью-Йорк я знаю основательно, я провел там почти неделю, но мне хотелось бы побывать в Новой Англии, посетить исторические места и поесть морской рыбы». Он говорил об этом с февраля до мая, а в мае неизменно оказывалось, что близкие роды какой-нибудь пациентки или намеченные земельные сделки не позволяют ему оторваться надолго в этом году. «Уж ехать, так ехать, а ненадолго нет смысла».
Скука, вызванная бесконечным мытьем посуды, еще усиливала желание Кэрол вырваться из Гофер- Прери хотя бы на время. Она представляла себе, как будет осматривать усадьбу Эмерсона, купаться в зеленых с белоснежной пеной волнах прибоя, носить дорожный костюм с меховой горжеткой и встречаться с аристократами-иностранцами.
Но весной Кенникот виновато сказал:
— Тебе, вероятно, хотелось бы поехать летом куда — нибудь подальше. Но без Гулда и Мак-Ганума на мне столько пациентов, что я прямо не вижу возможности отлучиться. Я чувствую себя так, будто из скупости лишаю тебя этого удовольствия.
Весь неспокойный июль, после того как с приездом Брэзнагана на нее пахнуло ароматом далеких стран и беспечной жизни, Кэрол томилась желанием куда-нибудь уехать. Но она молчала. Они поговорили о поездке в Миннеаполис и отложили ее. Когда она раз заикнулась: «Что, если я оставлю тебя здесь и поеду одна с маленьким на Кейп-Код?»-это прозвучало как шутка, и единственный ответ мужа был: «Честное слово, пожалуй, так и придется сделать, если мы не сможем выбраться в будущем году».
В конце июля он предложил:
— Знаешь, «бобры» устраивают съезд в Джоралмоне. Будет ярмарка и всякая всячина. Прокатимся туда завтра. Кстати, мне нужно повидать по одному делу доктора Кэлибри. Проведем там целый день. Это хоть немного заменит нам наше путешествие. Славный малый этот доктор Кэлибри!
