— Ну, не сукин ли сын! — резко произнес наконец Джим. — Добился-таки своего. Спасли! Дал себя околпачить! Заделался баптистским шаманом. Ну ладно, я умываю руки. Можешь катиться теперь… в рай!
— Нет, Джим, постой, послушай!
— Хватит, наслушался. Не о чем с тобой тут рассуждать! Теперь ты меня послушай. — И Джим, не переводя дыхания, минуты три объяснял Элмеру, кто он есть.
Почти всю ночь шло сражение за душу Элмера; Джим не потерпел поражения, но и не добился полной победы. Как раньше на молитвенном собрании между Элмером и проповедником, заслоняя видение креста, вставало лицо Джима, так теперь, смутные и печальные, маячили перед ним лица матери и Джадсона, и горячие слова Джима доходили до него как будто сквозь туманную завесу.
Проспав всего четыре часа, Элмер, спотыкаясь от усталости, отправился за булочками с корицей, сандвичами и кофе на завтрак Джиму. Затем, слово за слово, они заспорили снова; Джим — еще более настойчиво, Элмер — еще более раздраженно, как вдруг дверь распахнулась и к ним, в почтительном сопровождении дебелой квартирной хозяйки, вкатился не кто иной, как сам ректор, достопочтенный доктор Уиллоби Кворлс собственной персоной: козлиная бородка, белоснежная манишка, тугое брюшко под жилеткой.
Прочувствованно и многократно пожав руку Джиму и Элмеру, ректор движением бровей удалил из комнаты хозяйку и заговорил. Его гортанный голос опытного проповедника, нутряной, с растянутым «л» и раскатистым «р» — глубочайший, бухающий, как у филина, и вместе с тем елейно-проникновенный, как нельзя более подходил к этому храму, созданному им из этой обыкновенной комнаты лишь тем одним, что он в ней находился. Голос, полный укора джимам леффертсам, столь несерьезным и непочтительным, столь ребячески-циничным. Голос, напоминающий собою нечто среднее между вечерним колокольным звоном и утренним криком осла.
— Да, брат Элмер, вы совершили замечательный поступок. Какое редкостное мужество вы проявили! Такой большой и сильный человек, гладиатор — и не побоялся выказать такое смирение! Прекрасный пример, достойный подражания — прррекраснейший пример! Так будем же ковать железо, пока горячо! Сегодня вечером вам предстоит сказать речь на специальном собрании ХАМЛ, дабы закрепить успех, которого мы добились во время нашей поистине знаменательной Недели Молитвы.
— Ох, нет, что вы, господин ректор! — простонал Элмер. — Я не могу.
— Нужно, брат мой…
— Но я же не умею говорить речи!
— Господь вложит вам слова в уста — была бы только ваша добрая воля. Я сам зайду за вами без четверти семь. Да благословит вас бог!
И он удалился.
Элмер был окончательно испуган и подавлен — и готов лопнуть от восторга; после того как какой-то студентишка Джим Леффертс столько часов подряд измывался над ним, как над последним болваном, втаптывал его, можно сказать, в грязь, такая персона, как ректор Тервиллингер-колледжа, прижал его к своей накрахмаленной груди как собрата-апостола.
Пока Элмер набирался решимости сделать то, что он уже, собственно, решил сделать, Джим снова заполз под одеяло, отпустив несколько негромких, но убийственных замечаний по адресу господа бога.
А Элмер пошел взглянуть на афиши. Его имя было набрано восхитительно крупным шрифтом!.. Во второй половине дня, после занятий, на которых все поглядывали на него с уважением, Элмер битый час просидел, пытаясь подготовить выступление на совместном собрании ХАМЛ и примыкающей к ней женской организации. Джим спал, храпя, как разъяренный леопард.
На занятиях по ораторскому искусству, имевшие целью подготовку конгрессменов, епископов и коммивояжеров, Элмеру случалось выступать с речами на такие темы, как Система Налогов, Роль Небесного Провидения в Истории Человечества, Собака — Друг Человека и Величие Американской Конституции. Однако эти ежемесячные выступления давались ему сравнительно легко: если он и крал все мысли и даже почти все формулировки из энциклопедии, то это никого особенно не трогало. Подготовка к этим речам сводилась у него главным образом к тому, чтобы основательно прополоскать специальной микстурой горло, осипшее от постоянного и строжайше запрещенного курения. Эти занятия и не научили его ничему, кроме умения владеть своим бархатным голосом. Да и с какой стати было пытаться пленить своим красноречием какую-то горсточку студентов-однокашников и преподавателя — проповедника светского звания, бывшего податного чиновника из штата Оклахома! А потому по классу ораторского искусства Элмер шел кое-как: не так, чтобы из рук вон плохо, но и не так, чтобы хоть в чем-то отличиться.
И вот теперь, отчаянно потея от натуги, он все-таки сообразил, что от него ждут каких-то самостоятельных мыслей, что ему надлежит выразить в словах те стремления, которые отличают его, Элмера Гентри, от всякого другого человека, связно изложить собственные убеждения, и что теперь на одних воплях «аллилуйя» ему уже не выехать.
Он старался припомнить слышанные им ранее проповеди, речи. Но вот беда: все эти проповедники были так глубоко убеждены в своем духовном превосходстве, так превосходно вооружены тяжеловесными изречениями! А ведь он-то вовсе не уверен сейчас, действительно ли его призвание — быть проповедником, который призван нести людям свет, озаривший его, или он всего-навсего грешник…
Да! Грешник — и только! И навсегда! Будь он проклят, если отступится от старины Джима! Нет уж,
Хм-м… Еще, может, и в газеты попадешь. Спас закоснелого грешника — не хуже, чем Джадсон Робертс. Джуанита… А-а, такую юбку найдешь где хочешь. Ты вот попробуй найди парня, который так вот запросто, с места в карьер, спасает заблудшие души!.. Ладно, к чертям все эти дурацкие мысли. Надо набросать эту самую речь, пока Джим спит. Как это там сказано?.. «Виноградари… в поте лица…» Что-то в этом роде. В библии где-то… Да-а: ну и досталось же ему! С одной стороны нажимает этот тихоня Эдди, с другой наскакивает Джим… Но все равно, как бы его ни донимали, он должен доказать тем гадам, что умеет все ничуть не хуже…
А-а, проклятье! Нет, так далеко не уедешь, так она у него никогда не будет написана, эта речь. Но все же…
М-да… Да, но о чем же все-таки говорить, черт побери? Подумаем… Стоп, идея! Вот о чем: как здоровый малый, спортсмен… да: чем он, дескать, сильней, тем более ему-то и надо признать, что святой дух даже его уложил на обе лопатки…
Нет. Вот чертовщина! Об этом уже говорил Старина Джад. Надо что-нибудь новенькое или хоть чуточку поновее.
И хватит чертыхаться. Надо это кончать. Раз уж ты встал на праведный путь, так и держусь, как ни трудно.
Нет, сэр. Тут дело не в Старине Джаде. Мама — вот главное. Что бы она подумала, если б увидела его с Джуанитой? С этой распущенной, бесстыжей девкой… Да, надо навести во всем полную ясность. Ну, ладно! Элмер ухватился руками за край рабочего стола. Стол затрещал. Ощущение собственной силы радовало его. Засучив рукава засаленного красного свитера, он погладил свои мощные бицепсы и вновь обратился к своим апостольским трудам.
Значит, так: чего они будут ждать от него, эти ребята из Христианской Ассоциации? Есть! Нашел! Человек сам по себе ничего не значит. Если он чего-нибудь и добился в жизни, стало быть, на то была эта…
