— Или меня волнует твое разочарование? — взвизгнул старик в лицо Ки, и на его шее набухли жилы. Он повернулся к Джезалю: — Или твоя сраная внешность?
Джезаль вздрогнул и отступил назад в расщелину, отчаянно пытаясь стать как можно более незаметным. Его собственный гнев растаял перед нарастающим бешенством Байяза, как мгновение назад под порывом ветра погас их жалкий костерок.
— Я обманут! — вскричал первый из магов, сжимая кулаки в бесцельной ярости. — Как мне теперь победить Кхалюля?
Джезаль вздрогнул и съежился. Он чувствовал, что вот-вот кто-то из них будет разорван на куски, или взлетит на воздух и грохнется на камни, или вспыхнет ослепительным пламенем — и это запросто может случиться с ним самим.
Брат Длинноногий выбрал неудачный момент, чтобы попытаться уладить дело.
— Не надо падать духом, друзья мои! Путешествие само по себе станет наградой...
— Скажи это еще раз, бритый болван! — прошипел Байяз. — Скажи это еще раз, и от тебя не останется даже пепла!
Навигатор задрожал и забился в угол, а маг схватил свой посох и зашагал прочь из укрытия, направляясь к берегу. Ветер жестоко трепал плащ за его спиной. Его гнев был так страшен, что возможность остаться на острове на миг показалась его спутникам более желанной, чем необходимость возвращаться в лодку вместе с ним.
Именно эта вспышка ярости, как понял потом Джезаль, окончательно доказала, что их миссия закончилась полным провалом.
— Ну ладно, — пробормотал Логен после того, как они еще немного посидели на ветру. — Кажется, все ясно.
Он захлопнул крышку пустого ящика Делателя.
— Нет смысла об этом плакать. Надо смотреть правде...
— Заткни свой поганый рот, придурок! — рявкнула на него Ферро. — Не рассказывай мне, что надо делать!
Она большими шагами вышла из пещеры и начала спускаться к бурлящему морю.
Логен скривился, запихнул ящик в свою котомку и со вздохом закинул ее за плечо.
— ...в глаза, — закончил он и пошел за Ферро.
Длинноногий и Ки двинулись следом в молчании, рассерженные и обиженные. Джезаль шел в арьергарде, переступая с одного неровного камня на другой. Он снова и снова прокручивал в мозгу все случившееся. Общее настроение было убийственно мрачным, но, пробираясь к лодке, Джезаль с удивлением понял, что не может сдержать улыбку. В конце концов, успех или провал этого безумного предприятия никогда не заботили его по-настоящему. Имело значение только одно: теперь он возвращался домой.
Нос корабля рассекал волны, взметая вверх холодную белую пену. Полотнище паруса надувалось и хлопало, скрипели балки и канаты. Ветер хлестал Ферро в лицо, но она лишь щурила глаза, не обращая на это внимания. Байяз в гневе удалился в трюм, и остальные один за другим последовали его примеру, чтобы убраться с холода. На палубе остались только Ферро и Девятипалый. Они глядели на море.
— Что ты теперь будешь делать? — спросил он.
— Отправлюсь туда, где смогу убивать гурков, — выпалила она, не задумываясь. — Найду себе другое оружие и буду драться с ними, где только найду.
Но она не была так уверена. Теперь Ферро уже не чувствовала прежней ненависти, и ее не слишком волновало то, что гурки займутся своими делами, а она — своими. Но эти сомнения и разочарование лишь заставили ее рявкнуть еще свирепее:
— Ничего не изменилось. Я должна отомстить!
Ответом ей было молчание.
Она взглянула на Девятипалого и увидела, что он хмурится, глядя на бледную пену на темной поверхности воды, словно услышал не то, на что надеялся. Можно было бы с легкостью изменить это. «Я пойду туда, куда пойдешь ты», — могла бы она сказать, и кому бы стало хуже? Никому. Во всяком случае, не ей. Однако Ферро была не способна вот так взять и отдать себя в его власть. На поверку между ними оказалась невидимая стена. Стена, через которую не перейти.
И так было всегда.
Ферро лишь спросила:
— А ты?
Логен ненадолго задумался, сердито кусая губу.
— Мне нужно возвращаться на Север. — Он сказал это невесело, не глядя на нее. — Там у меня есть дело, которое я не должен был бросать. Черная работа, которую кто-то должен делать. Вот туда я и отправлюсь. Обратно на Север, сводить старые счеты.
Она нахмурилась. Счеты? Недавно он говорил ей, что человеку нужно нечто большее, чем мщение. А теперь все, что ему нужно, это свести счеты? Лживая мразь.
— Счеты, — прошипела она. — Хорошо!
И это слово показалось ей горьким, как песок.
Логен поглядел ей прямо в глаза и долго не отрывал взгляда. Он открыл рот, словно хотел заговорить, но так и остался с застывшим на губах словом, с наполовину протянутой к ней рукой.
Затем он внезапно обмяк, выставил вперед подбородок, повернулся к Ферро плечом и снова прислонился к поручню.
— Хорошо.
Вот с такой легкостью между ними все было кончено.
Ферро бросила сердитый взгляд и повернулась, чтобы уйти. Она стиснула кулаки и почувствовала, как ногти впились в ладони. Она ругала себя, горько ругала. Ну почему она не смогла произнести другие слова? Набрать в грудь воздуха, по-другому сложить губы — и все бы изменилось. Это так просто!
Но Ферро не была на такое способна и знала, что никогда не будет. Гурки убили эту часть ее существа много лет назад, за много миль отсюда — убили и оставили ее мертвой. Глупо было надеяться. Сердцем она чувствовала это всегда.
Надежда — это для слабых.
Вернуться в грязь
Ищейка и Доу, Тул и Молчун, Вест и Пайк. Шестеро. Они стояли кружком, глядя на две кучки холодной земли. Внизу, в долине, союзники тоже хоронили своих мертвых, Ищейка видел это: сотни трупов, в ямах на дюжину человек каждая. Это был плохой день для людей и хороший для земли. Как всегда после битвы. Выигрывает только земля.
Трясучка и его карлы стояли неподалеку за деревьями, они склонили головы — хоронили своих. Двенадцать уже в земле, еще трое ранены так тяжело, что, скорее всего, умрут до конца этой недели, и еще один, потерявший руку, — неизвестно, выживет он или нет, как повезет. Везло в последнее время немногим. Почти половина людей погибла за один день. Ребята проявили смелость, когда остались с ними после этого. Ищейка слышал их слова — печальные и достойные, предназначенные для павших. Вы были хорошими людьми, вы хорошо сражались, вас будет не хватать, и все такое. Как всегда после битвы. Слова для мертвых.
Ищейка сглотнул и снова перевел взгляд на разрытую землю у себя под ногами. Тяжелая это работа, копать на холоде, мерзлая земля тверда как камень. И все же лучше копать, чем быть зарытым, как сказал бы Логен, и здесь он был прав. Ищейка только что закопал двоих человек, а вместе с ними две части себя самого. Катиль лежала под наваленной сверху землей, неподвижная, белая и холодная; больше никогда ей не будет тепло. Подле нее — Тридуба с разбитым щитом на коленях и мечом в руке. Две надежды Ищейка положил вместе с ними в грязь — надежду на будущее и надежду из прошлого. Теперь все кончено, а ему остались лишь пустота и боль. Как всегда после битвы. Надежды вернулись в грязь.
