можно лучше.
Мисс Айронвуд выдвинула ящик и, пока она рылась там, все молчали. Потом она протянула Джейн фотографию.
— Вы знаете этого человека? — спросила она.
— Да, — прошептала Джейн. — Его я видела во сне и встретила сегодня утром.
Под фотографией было написано «Огастес Фрост» и еще что-то.
— И второе, — продолжила мисс Айронвуд. — Вы готовы видеть хозяина?
— Да… — нетвердо ответила Джейн.
— Артур, — обратилась мисс Айронвуд, — пойдите к нему, расскажите все и спросите, может ли он сейчас принять миссис Стэддок.
Деннистоун встал.
— А мы пока что, — добавила мисс Айронвуд, — поговорим наедине.
Тут встали все остальные и вышли вместе с Деннистоуном. Большая кошка, которую Джейн до сих пор не заметила, прыгнула на кресло, где сидела Айви Мэггс.
— Я уверена, — сказала мисс Айронвуд, — что хозяин вас примет.
Джейн не ответила.
— Тогда, — продолжала хозяйка, — вам и придется сделать выбор.
Джейн кашлянула, чтобы хоть как-то снять ненужную торжественность, воцарившуюся в комнате, когда они остались вдвоем.
— Кроме того, — говорила мисс Айронвуд, — вам нужно узнать кое-что о нашем хозяине сейчас. До встречи с ним. Он покажется вам молодым, м-сс Стэддок, чуть ли не моложе вас. Но это не так. Ему под пятьдесят. Он очень много пережил, был там, где никто не был, и видел тех, кого не видел никто.
— Как интересно… — без особого энтузиазма сказала Джейн.
— И наконец, — заключила хозяйка, — помните, он часто мучается болью. Что бы вы ни решили, не огорчайте его.
— Если он болен… — начала Джейн, но мисс Айронвуд ее перебила.
— Простите меня, я врач, единственный врач в доме. Я отвечаю за его здоровье. Если вы не возражаете, я вас к нему провожу.
Она придержала дверь, пропуская гостью, и по узкому коридору они дошли до старинной красивой лестницы. Дом оказался очень большим, тихим и теплым. После всех этих пропитанных туманом дней золотой осенний свет особенно весело сверкал на коврах и стенах. На втором этаже, вернее — еще на шесть ступенек выше, на квадратной площадке, их ждала Камилла. За ее спиной была дверь.
— Он ждет, — сказала она.
— Как ему, больно? — спросила мисс Айронвуд.
— То хуже, то отпустит. В общем, ничего.
Когда мисс Айронвуд подняла руку, чтобы постучаться, Джейн подумала: «Берегись! Не дай себя обвести! Не успеешь оглянуться, как станешь одной из его поклонниц!..» Додумывала она это, уже войдя в комнату. Там было очень светло, словно стены состояли из одних окон, и очень тепло — в камине горел огонь. Все было или голубое, или синее. Джейн вздрогнула, увидев, что мисс Айронвуд присела в реверансе, и быстро сказала себе: «Не буду. Не могу!» Действительно, она давно разучилась.
— Джейн Стэддок пришла, сэр — объявила мисс Айронвуд. Джейн подняла глаза, и мир ее рухнул.
На тахте лежал очень молодой человек с забинтованной ногой. По длинному подоконнику ходила ручная галка. Слабые отблески огня и яркие отблески солнца играли на потолке, но казалось, что все они золотят волосы и бороду раненого человека.
Конечно, молодым он не был. Он просто был очень сильным. Она думала увидеть калеку, а сейчас ей казалось, что плечи его вынесли бы тяжесть всего этого дома. Мисс Айронвуд стала маленькой, старой, бесцветной, и легкой, как одуванчик.
Тахта находилась на помосте, куда вели ступеньки. Сзади мерцало что-то синее (потом Джейн разглядела, что это просто ковер), и казалось, что ты — в тронном зале. Она бы не поверила, если бы ей об этом рассказали, но за окном не было ни деревьев, ни домов, ни холмов, словно она и этот человек — на башне, высоко надо всеми.
Боль иногда искажала его лицо, но спокойствие ее поглощало, как поглощает молнию ночная тьма. «Нет, он совсем не молодой, — подумала Джейн. — И не старый». Вздрогнув от страха, она поняла, что у него вообще нет возраста. Раньше ей казалось, что борода идет только седым людям; но она просто забыла о короле Артуре и царе Соломоне, которых так любила в детстве. При имени «Соломон» на нее хлынуло все, что она знала о сверкающем, словно солнце, мудреце, возлюбленном и волшебнике. Впервые за много лет она ощутила то, что связано со словами «король» и «царь» — силу, поклонение, святость, милость и власть. Она забыла, что немножко сердится на хозяйку и сильно сердится на Марка; забыла свой народ и дом отца своего. Конечно, только на минуту — она сразу пришла в себя, стала нормальной, светской, и устыдилась, что так нагло смотрит на незнакомого человека. Но мир ее рухнул, и она знала это. Теперь могло случиться все, что угодно.
— Спасибо, Грэйс, — произнес незнакомый человек, и голос его тоже походил на золото и солнце. Ведь золото не только прекрасно, но и весомо; солнце не только играет на уютных английских стенах, — оно порождает и убивает жизнь.
— Простите, что не встаю, миссис Стэддок, — обратился он к ней. — У меня болит нога.
И Джейн услышала, что отвечает мягко и чисто, как мисс Айронвуд:
— Не беспокойтесь, сэр.
Она хотела беззаботно поздороваться, чтобы замять свою неловкость, но сказала почему-то эти слова. Потом она поняла, что сидит у тахты. Она дрожала, ее почти трясло, она надеялась, что не разрыдается и сможет говорить, и не сделает какой-нибудь глупости. Мир ее рухнул, и случиться могло все.
— Мне остаться, сэр? — спросила мисс Айронвуд.
— Нет, Грэйс, — ответил златобородый. — Не надо. Спасибо.
«Вот оно, — думала Джейн, — сейчас, сейчас, сейчас…»
Он мог спросить что угодно, и она могла что угодно сделать, только сопротивляться она не могла и знала, что не может.
Несколько минут она не понимала, что он говорит — не от ярости, а от предельной сосредоточенности. Каждая его интонация, каждый жест, каждый взгляд поражали ее (нет, как могла она подумать, что он молод?), и она поняла, что совсем оглохла, только когда он умолк, ожидая ответа.
— Простите, — выговорила она, надеясь, что не очень краснеет.
— Я благодарил вас, — повторил он, — за великую помощь. Мы понимали, что здесь, в Англии, произойдет одно из самых опасных покушений на род человеческий. Мы догадывались, что институт с этим связан. Но мы знали не все. Мы не знали, что он играет главную роль. Вот почему ваши вести так важны. Но они же ставят нас перед трудностью. Она связана с вами. Мы надеялись, что вы к нам присоединитесь… станете одной из нас…
— А разве нельзя? — изумилась Джейн.
— Трудно, — ответил он. — Ваш муж — в Беллбэри.
У Джейн чуть не вырвалось: «Он в опасности?», но поняла, что беспокоится не за Марка, и вопрос этот будет лживым. Прежде она не знала таких укоров совести.
— Вы не можете мне доверять? — спросила она.
— Ни я, ни вы, ни ваш муж, не сможем доверять друг другу.
Джейн рассердилась, но не на него, а на Марка.
— Я сделаю то, что сочту правильным, — заявила она. — Если Марк… если мой муж неправ, я не обязана с ним соглашаться.
— Вам так важно, что ПРАВИЛЬНО? — спросил хозяин дома, и она снова покраснела, осознав, что это не было для нее особенно важно.
— Конечно, — продолжал он, — дела могут повернуться так, что вы получите право прийти к нам без его ведома и даже против его воли. Это зависит от того, как велика опасность, — и для всех нас, и для вас лично.
— Я думала, опасней некуда, — сказала она.
