девы, прикрывающей свои лодыжки. — И тебе все кажутся малышками. Пострадали моя нога и голова, и мне еще повезло. Все могло окончиться серьезнее. Кто-то стрелял в меня, Эрик, — уже без усмешки сказал граф. — Мне говорят, что какой-нибудь парнишка целил во все, что движется. Но я слишком много повидал в жизни, чтобы на этом успокоиться. Вот в чем все дело. Хотел бы узнать правду, но привязан здесь, как будто меня прибили к полу. — Он разочарованно стукнул кулаком по подлокотнику кресла.
Эрик поднял брови.
— Мой конь упал на меня. Не волнуйся так, он в порядке, — с тонкой улыбкой добавил Драмм. — Он сломал мне ногу в двух местах, так что теперь потребуется целая вечность, чтобы она срослась. С головой дело обстоит лучше, хотя доктор убежден, что она отвалится, стоит мне только кивнуть посильнее. Я рад, что ты приехал, мне нужен кто-нибудь, кто смог бы разведать тут все и выяснить, что случилось и кто за этим стоит. Ты старый следопыт, с чутким носом и зоркими глазами. И кстати, нечего их пялить на мою хозяйку. Если ты не серьезно настроен, а ты никогда не бываешь серьезен.
— Но я же становлюсь старше, — сказал Эрик, опираясь широким плечом о стену возле окна. — Серьезность появляется, как седые волосы: в одно утро ничего, а на следующее — целый пучок. Но я не буду тебе мешать, если скажешь.
Лицо Драмма сначала окаменело, а потом на нем появилось сердитое выражение.
— Мои интересы — это интересы благодарного пациента. Я хочу, чтобы ты понял: она — сельская девушка, бесхитростная, а ты — непревзойденный ловелас. Но поступай как знаешь, ты всегда делаешь все по-своему. И все же я бы предпочел, чтобы ты сейчас поработал на меня, а не ухаживал за хозяйкой дома.
— Одно другому не мешает, — с широкой улыбкой заявил Эрик. — Буду рад. Я тут как раз маялся без дела. И может быть, мне действительно пора остепениться и обзавестись потомством. Ну а пока послужу у тебя курьером. Ты кого-нибудь подозреваешь? У кого есть повод расправиться с тобой?
— Понятия не имею. Я грешу не больше, чем все остальные, — пожал плечами Драмм.
— Но у тебя денег и власти больше, чем у всех остальных, — возразил Эрик. — Ну же, давай, ты ведь обдумывал какие-нибудь варианты. Даже святой может наступить кому-нибудь на ногу.
— А как, ты считаешь, они становятся святыми? — со смехом произнес Драмм. — Если будешь постоянно наступать кому-то на ноги, очень скоро станешь мучеником. Я, однако, в святые не гожусь, так что этот вариант можно исключить.
— Хорошо, так кто может быть настроен к тебе настолько недоброжелательно? У кого есть на это причина? Кто-то, задолжавший тебе так много, что хочет избавиться от долга, и немедленно? Или у кого- нибудь гулящая жена, и он считает, что она наведывалась в твою постель? Или кто-то считает, что ты скомпрометировал его дочь? Бывают и другие причины. Вспомни, ты недавно не увольнял никого из слуг? Что, если он в раздражении решил восстановить попранную справедливость?
Драмм расхохотался.
— Так вот что ты обо мне думаешь! Нет. Я не ссужаю никого деньгами и не заключаю пари на большие суммы. Я не путаюсь с замужними дамами. Мой принцип — не согревать постель женатого мужчины. Я плачу за все свои удовольствия и не развлекаюсь с невинными. — Он подумал об одной невинной особе, с которой испытывал огромное искушение развлечься, и быстро продолжил: — И, как бы странно это ни казалось, я уделяю внимание слугам. Тщательно отбираю их и назначаю большую пенсию, когда они заканчивают свою службу. Нет, думаю, что напавший на меня, если таковой был, должен знать меня со времен работы против Наполеона. Тогда я не особо придерживался моральных принципов. Делал то, что должен и когда должен. Я нажил себе врагов, и вполне заслуженно. Если это один из них, то он к тому же хорошо подготовлен. Вот почему я обратился за помощью к тебе. Ты способен на большее, чем быть просто курьером.
— Надеюсь, — ответил Эрик. — По крайней мере постараюсь. Где мне остановиться? Здесь недостаточно места, даже чтобы просто стоять. Прелестный образчик ранней английской архитектуры, но я сверну себе шею, если не буду складываться пополам, хотя таким образом мне удастся лучше рассмотреть мисс Гаскойн. — Он с интересом заметил, что при упоминании возможности заигрывать с его хозяйкой лицо Драмма приобрело кислое выражение. — Так что, располагаться на открытом воздухе, как в добрые старые дни?
— Нет необходимости, — ответил Драмм. — Здесь есть сарай. Тебе не придется спать вместе со скотиной, наверху имеются удобные помещения.
— Сарай? — переспросил Эрик. — Который невозможно не заметить, когда подъезжаешь? Со странным пристроенным крылом, с которого еще сыплются свежие опилки? Твоих рук дело, так говорят в этом населенном пункте.
— Моих, — мрачно признался граф. — Ну что ж, я должен был его построить, хотя бы для того, чтобы дать повод посудачить местным жителям, верно? Дело в том, что мне поначалу требовался постоянный уход, я не мог позволить, чтобы Алли — мисс Гаскойн — сбилась с ног или чтобы мои люди спали на сырой земле. Просто сарай оказался не таким, как я себе его представлял. Я бы хотел, чтобы ты пожил там. Тебе будет удобно.
— В нем было бы удобно всей армии Ганнибала, — согласился Эрик, глядя в окно. — Вместе со слонами. О! — Он повернулся, когда в комнату с заставленным подносом вошла Александра. — Вам не стоило приносить все это сюда, я был бы рад спуститься вниз.
Она улыбнулась.
— Я подумала, что вы предпочтете компанию графа.
— Именно так, — отрывисто сказал Драмм. — Мне надо кое-что обсудить с Эриком. Спасибо, — запоздало добавил он.
— Не за что, — ответила девушка, с удивлением взглянув на него. Обычно граф не был так краток. — Вы не голодны? Пить не хотите?
— Нет, благодарю, — отказался Драмм.
— Если вам что-нибудь потребуется, дайте мне знать, — сказала Александра и повернулась к двери. Но снова развернулась, услышав шум и звон во дворе. Вместе с Эриком она поспешила к окну и выглянула наружу. Они полностью загородили его, так что Драмм не мог ничего видеть, сколько ни поднимался на руках и ни вытягивал шею.
— Боже мой, — выдохнула Александра.
— Да уж, — промолвил Эрик.
— Кто-нибудь сочтет нужным сказать мне, что происходит? — спросил Драмм, повысив голос и не видя ничего, кроме двух голов, прильнувших друг к другу в попытке разглядеть происходящее во дворе.
Когда Эрик заговорил, в его голосе звучали удивление и нотка сочувствия.
— Кажется, прибыл твой отец. Вначале я решил, что пожаловал сам король, но тут узнал герб на дверце кареты. Он гораздо больше, чем у Георга. Потом следуют еще две кареты, и народу в них достаточно, чтобы заполнить все побережье. Ты готов пристроить к сараю еще одно крыло?
— О Господи, — устало произнес Драмм, опускаясь в кресло. — Простите. — Это он сказал Александре.
— За что? — спросила девушка.
В голове ее царила кутерьма. Поскорее бы возвращалась миссис Тук, потому что неизвестно, как ей одной удастся справиться и накормить такую орду.
Драмм молчал. Она еще не знает, но скоро все поймет, и тогда извинения не помогут.
Глава 11
Александра догадалась бы, что человек, стоящий у ее дверей, — отец Драмма, даже если бы ей не сказали об этом. Он тоже был высок и худощав, и с гордостью, с которой другой носил бы корону, он предъявлял свой замечательно большой орлиный нос. Пожилой граф так высоко держал серебристо-белую голову, что должен был смотреть сверху вниз на окружающих. Его лицо состояло из сплошных углов, кожа туго обтягивала скулы, лишь пара морщин образовывала жесткие линии у рта — так будет выглядеть Драмм, когда станет старше. Но губы у отца были тоньше, чем у Драмма, или он поджимал их, превращая рот в прямую линию. И глаза серые, как кремень. Им не хватает удивительной красоты, отличающей лазурные глаза его сына, и явно не хватает теплоты.
Новый гость одет безукоризненно — сочетание черного с белым, и единственные цветные нотки,
