~~~
Ханс улыбнулся сам себе. Улыбаться было вроде и нечему, но он все равно улыбнулся. Конечно, поначалу будет трудно. Многие будут ругаться, излагать свою точку зрения, говорить о грехе и всем таком прочем. Но когда все уляжется, они могут начать строить жизнь, все вместе — Эльси, он и ребенок. И как ему было не улыбаться?
Но улыбка истаяла сама собой, когда он начинал думать, что ему предстоит. Это будет не так легко. В глубине души он ничего так не желал, как забыть все прежнее, остаться здесь и притвориться, что никакой другой жизни и не было. Он ничего так не желал, как начать новую жизнь, с чистого листа. Эта новая жизнь началась с того момента, когда он тайно прокрался на баржу отца Эльси.
Но теперь война кончилась, и это все меняло. Он не мог сделать шаг вперед, не сделав сначала шаг назад. Прежде всего, из-за матери. Он должен был убедиться, что с ней все в порядке, рассказать ей, что он жив и нашел себе новый дом.
Он пододвинул к себе сумку и начал укладывать вещи. Вещей было совсем мало — он рассчитывал вернуться самое большее через два-три дня. Ну, через неделю. О большем сроке он даже и думать не хотел — как он мог оставить Эльси надолго? Она стала частью его жизни, он не допускал даже мысли о долгой разлуке. Только эта поездка — и все. На всю жизнь вместе. Каждую ночь они будут вместе засыпать и просыпаться в объятиях друг друга, ни от кого не скрываясь. Он ей сказал, что будет просить специальное разрешение на брак — так он и сделает. Если они получат такое разрешение, можно будет пожениться еще до родов.
Интересно, кто у них будет? Девочка с мягкой улыбкой Эльси? Или мальчик с такими же, как у него, светлыми волнистыми волосами?
Ханс вытащил из комода свитер и вздрогнул — на пол с глухим стуком упал небольшой сверток. Он быстро нагнулся, поднял его, развернул льняную тряпку и положил орден на ладонь. Железный крест — награда, полученная отцом еще в первые годы войны. Ханс просто-напросто украл его. Это был символ и напоминание о том, от чего он бежал. К тому же орден мог пригодиться, если бы немцы его схватили еще до того, как он попал в Швецию. Конечно, надо было его выкинуть — если кто-то вздумает рыться в Хансовых вещах, тайна будет раскрыта.
Но он не мог избавиться от Железного креста. От памяти избавиться невозможно.
Ханс нисколько не грустил об отце. Наоборот, ему больше всего хотелось никогда не встречаться с этим человеком. Отец олицетворял все, что он ненавидел… А сам Ханс! Как он мог быть таким слабым, безвольным, как он мог так покорно склониться перед чужой волей, совершать поступки, которые и сейчас еще снились ему по ночам… Но он сумел. Он сумел порвать эти узы.
Ханс сел на постель и сжал орден так, что он врезался в ладонь. Нет, он не хотел бы увидеться с отцом. Скорее всего, судьба покарала его. Заслуженно покарала. Но мать… Мать он обязан найти. Она-то никак не заслужила той постоянной тревоги, на которую он ее обрек. Она даже не знает, жив ли сын. Он должен найти ее, поговорить с ней, рассказать про Эльси и про ребенка. Может быть, ему даже удастся уговорить ее приехать в Швецию и жить с ними, возиться с внуком или внучкой. Эльси наверняка не будет возражать. Он даже был уверен, что они с матерью подружатся.
Он встал и, подумав, положил орден на место. Пусть лежит. Пусть напоминает ему о его слабости и трусости. Он уже не тот мальчик, который слепо подчинялся отцу. Для Эльси и ребенка он муж и отец. Мужчина.
Ханс застегнул сумку и огляделся. В этой комнатке он испытал столько счастья, сколько не выпало ему за всю жизнь. Даже в детстве. Поезд отправляется через два часа. Оставалось только одно — он должен поговорить кое с кем.
Ханс вышел и захлопнул дверь. Этот звук заставил его вздрогнуть — внезапно появилось какое-то неприятное предчувствие. Он тряхнул головой — ерунда. Через неделю он вернется.
~~~
Эрика не захотела, чтобы Патрик поехал с ней в Гётеборг. Она должна сделать это сама.
Постояла перед дверью, потом сделала над собой усилие и нажала кнопку звонка.
Мерта посмотрела на нее с нескрываемым удивлением. Потом улыбнулась и пригласила в квартиру.
— Извините, что беспокою, — сказала Эрика. У нее мгновенно пересохло горло. — Надо было, конечно, сначала позвонить, но…
— Ничего страшного. — Мерта опять улыбнулась. — В моем возрасте радуешься каждому гостю. Проходите, проходите.
Они прошли в гостиную и присели на диван. Эрика лихорадочно придумывала, с чего бы начать разговор, но Мерта ее опередила.
— Удалось вам что-то узнать насчет того убийства? Жаль, что мы ничем не могли вам помочь, но я уже говорила — ничего не понимаю во всех этих экономических хитростях.
— Я знаю, для чего посылались эти деньги. Вернее, для кого, — с бьющимся сердцем сказала Эрика.
Мерта непонимающе уставилась на нее.
— В ноябре сорок шестого года моя мать родила сына. Ей было тогда шестнадцать лет, и мальчика забрали для усыновления, — медленно и тихо, не сводя глаз со старушки, сказала Эрика. — Она родила его дома у тетки, сестры моей бабушки, в Бурленге. И я почти уверена, что убитый, Эрик Франкель, переводил деньги вашему мужу для этого ребенка.
В гостиной повисла долгая и тяжелая тишина.
— У меня была такая мысль, — наконец сказала Мерта, опустив голову. — Но Вильгельм никогда мне об этом не говорил… А может быть, я и не хотела этого знать. Он всегда был нашим мальчиком… Пусть это звучит жестоко, я никогда не думала о его матери. Он был наш, мой и Вильгельма, и любили мы его, как своего собственного сына, хотя родила его не я. Мы очень хотели ребенка… пытались… а он был как дар свыше.
— А он знает…
— Что был усыновлен? Да, мы от него ничего не скрывали. Но, честно говоря, мне кажется, он никогда особенно об этом не задумывался. Мы же стали ему родителями, семьей… Мы несколько раз говорили с Вильгельмом: а что мы будем делать, если он захочет увидеть своих… биологических родителей? Но до этого так и не дошло. Как говорят, у каждого дня свои заботы… В общем, Йоран не стремился найти свою мать…
— Мне он нравится. — Эрика чуть не перебила Мерту.
Она пыталась привыкнуть к мысли, что седеющий мужчина, с которым она недавно встречалась, — ее брат. Ее и Анны, поправила она себя.
— И вы ему понравились. — Морщинистое лицо Мерты просияло улыбкой. — И вы знаете, я подсознательно почувствовала, что вы чем-то похожи. Не знаю… глаза… что-то вокруг глаз… в общем, некоторые черты у вас похожи.
— И, по-вашему, как он примет известие, что… — Эрика не решилась закончить.
— В детстве он всегда ныл, что у него нет ни сестрички, ни братика, так что я почти уверена: Йоран очень обрадуется, что у него есть младшая сестра. — Мерта улыбалась, уже немного придя в себя после первоначального потрясения.
— Две сестры. Мама родила двух девочек. Меня и Анну, младшую.
— Две сестры… — эхом отозвалась Мерта, невольно копируя интонацию Эрики. — Жизнь всегда
