— Зачем ты позволила ему тебя целовать?
— Кол, ты задница!
— Я знал, что он на тебя нацелился. Сразу понял!
— Что ты хочешь этим сказать?
— Втюрился в тебя! Это ж всякому понятно. Я видел, как он смотрит на тебя.
Парень неистовствовал, но Пейшенс говорила тихо, почти шепотом, будто пыталась осмыслить его слова.
— Как же он на меня смотрел?
— Ты все понимаешь! Он глаз с тебя не сводил — не говори, что ты не заметила, ты не слепая. Но он же старый! Пейшенс, он тебе в отцы годится!
— Не смеши меня. Он старше меня всего лет на десять.
— Какие там десять — все пятнадцать! — Голос срывался, будто парнишка готов был заплакать. — Пейшенс, как ты могла позволить ему себя целовать?
— Кол, постарайся понять одну простую вещь. Я не твоя собственность. Я не обязана просить у тебя разрешения поцеловаться с кем-нибудь.
— Ты моя девушка и хорошо это знаешь! Ты ни с кем больше не встречаешься.
— А откуда у меня время еще с кем-нибудь встречаться? Я слишком занята. У меня нет времени осмотреться по сторонам, попробовать.
— Так вот чем ты с ним занималась? Пробовала? Но тебе же не могло это понравиться! Что в нем хорошего, в этом старом индюке!
Задыхающийся, срывающийся юношеский голос был очень знаком. Колин — или как его там — подросток, которого он встретил здесь в прошлый раз. Она сказала тогда, что мальчик агрессивен, и это не было преувеличением. Кулак, ударивший Джеймса в челюсть, оказался гораздо сильнее, чем можно было предположить. Унизительно быть сбитым с ног подростком вдвое моложе тебя. Слава Богу, хоть других свидетелей не было. Хватит и того, что видела Пейшенс.
Отдышавшись и придя в себя, Джеймс стал подниматься на ноги как раз в тот момент, когда Пейшенс бросилась к нему на помощь.
— Все в порядке?
— Не скоро же вы собрались поинтересоваться этим, — проворчал он, отряхивая песок с некогда безупречных брюк. — Я успел бы скончаться, прежде чем вы обратили бы внимание. Вы были слишком увлечены ссорой со своим мальчиком.
— Не кричите на меня! Не я вас ударила! — парировала она, не отрицая, что Колин ее парень. Но, с другой стороны, как она могла? Мальчишка-то стоял здесь же.
Выпятив челюсть и яростно уставившись на него, Джеймс прорычал:
— Ну, тебе это с рук не сойдет. Больше такого шанса не будет.
— Мы еще посмотрим! — крикнул Колин. Девушка встала между ними. Ясно, ее пугало то, что он может сделать с мальчиком, и для страха были все основания. Мальчишка сбил Джеймса с ног минуту назад, потому что застал его врасплох, и теперь Джеймс, едва различая противника сквозь красную муть ярости, готов был измолотить его.
— Хоть вы-то не будьте дураком! — сказала Пейшенс с тяжелым вздохом. — От вас я этого не ожидала. Вы взрослый человек и должны вести себя умнее.
Обязательно было подчеркивать его возраст?
— Пенсию по старости я еще не получаю! — процедил он, но Пейшенс смотрела на мальчишку, что еще больше злило Джеймса.
— Извинись перед мистером Ормондом, — приказала она, и у Колина раскрылся рот, он возмущенно задохнулся.
— Ни за что! Надо было дать ему посильнее.
— А ты попробуй. Я тебя быстро научу просить прощения! — Джеймс понимал, что ведет себя так же глупо, как этот мальчишка, но не мог остановиться.
Подросток встал в боксерскую стойку и запрыгал вокруг, готовый к бою.
— Давай, я тебя не боюсь!
Пейшенс ударила его по рукам.
— Иди домой, Колин!
Руки паренька упали вдоль тела, и он уставился на нее, готовый расплакаться.
— Но твой день рождения! Я что, должен уйти домой с твоего дня рождения?
— Да, если не умеешь вести себя. Я не хочу, чтобы ты подрался с мистером Ормондом и испортил мне праздник.
— Так отправь домой его, а не меня! Кому он здесь вообще нужен?
— Его матери. Ты не забыл, что это и ее день рождения? — Она смягчилась и улыбнулась Колину. — Ты же любишь миссис Ормонд, правда? Ты же не хочешь расстраивать ее?
Джеймс смотрел на них, скрежеща зубами. Почему она тратит свое время и нежные улыбки на этого хулигана, мальчишку, не способного оценить ее по достоинству?
Тут примчалась Эмми, пребывающая в счастливом неведении относительно того, что происходило между взрослыми.
— Ты идешь, Джеймс? Пошли, мы все тебя ждем. Ты заметил мое новое платье? Правда, красивое?
Он нагнулся, чтобы поцеловать ее в щеку.
— Очень красивое. И очень тебе идет.
Это было правдой. От одного взгляда на девочку у него теплело на сердце. Платье из розовой тафты должно было диссонировать с рыжими волосами, но этого почему-то не происходило. Девочка была очаровательна. Особенно трогателен был широкий пояс, завязанный бантом сзади на пышной юбке.
Похоже, он сказал правильные слова, потому что все ее личико засияло.
— Оно новое. Я его первый раз надела. — Эмми закрутилась на месте, и юбки взвились, громко шурша при каждом движении. — Здорово, правда?
— Здорово. Мне очень нравится твое платье. И прическа тоже. — Волосы девочки были туго собраны в два хвоста, перевязанных розовыми, как платье, лентами. Щеки тоже были розовыми от возбуждения.
— Платье сшила ваша мать, — сказала Пейшенс. — Она так старалась ради Эмми.
— Рут сказала, что я могу выбрать любой цвет, какой захочу. Пейшенс взяла меня в магазин, и я выбрала розовый. Я так люблю розовый!
— Тьфу! Как розовое бланманже. Такое жирное, трясущееся… — Это появился Том.
Эмми бросилась на брата, колотя его конопатыми кулачками. Том небрежно отпихнул ее, и Эмми отлетела в объятия Джеймса, который сурово взглянул на мальчика.
— Нельзя бить девочек. — Поймав саркастический взгляд Пейшенс, он слегка покраснел, вспомнив первую встречу, когда он приказал охранникам выволочь ее из здания. Он не сомневался, что девушка вспомнила сейчас именно об этом, — взгляд карих глаз был достаточно красноречив.
Странно, он тоже приобретает способность читать ее мысли. Впрочем, ее личико так выразительно, что каждая мысль отражается в сияющих глазах и быстрых движениях полного рта.
— Она ударила первой, — возмутился Том.
— Ты был груб с ней — чего же ты ожидал? — Джеймс старательно избегал взгляда Пейшенс. Сколько можно потешаться над каждым его словом?
— Я не похожа на бланманже, правда? — спросила Эмми, и Джеймс помотал головой.
— Конечно нет, ты похожа на фею. — Теперь он посмотрел на Пейшенс холодно и угрожающе. Пусть посмеет смеяться над этим! Но она не смеялась; она улыбалась, и у него сдавило в груди, как от боли или невыносимого наслаждения, от которого сжимается сердце. Сейчас теплая, дивная улыбка предназначалась ему, и это было такое счастье, словно ему подарили радугу.
Он не встречал никого, кто бы улыбался так. Улыбка Фионы была просто движением губ; в ней не было тепла — иногда вежливость, иногда чувственность, да часто — издевка. Он только теперь начинал понимать, как мало тепла было в его жизни вообще, как он сильно нуждался в нем, сам того не
