бежать, а то опоздаю.
Джеймс смотрел, как она пересекает комнату и выходит. И он не единственный провожал ее взглядом. Мужчины оборачивались, когда она проходила мимо, смотрели на платиновые волосы, арктически-голубые глаза и фигуру топ-модели в черном облегающем платье. Она пробуждала желания и понимала это; гибкая походка свидетельствовала о том, что она знает себе цену.
Фиона сознательно использовала свои данные, чтобы добиться необходимого, и Джеймс всегда чувствовал, что другие мужчины желают ее. Он помнил слова Чарлза, который завистливо назвал его «везунчиком». Но Чарлз думал, что он спит с Фионой, и очень удивился бы, узнав правду.
Фиона — ледяная богиня, прекрасная, но замороженная. Несгибаемая женщина, способная на равных бороться с мужчинами в мире бизнеса. Ее интересуют только успех и деньги. Вот ее критерии при оценке мужчины. Он должен обладать деньгами и властью, иначе Фиона не заинтересуется и первым красавцем.
Неужели лишь потому, что у него есть и то, и другое, она встречается с ним? — нахмурившись, спрашивал себя Джеймс. Страсти она к нему явно не испытывает. Иначе они легли бы в постель много месяцев назад. Испытывает ли она к нему какие-то глубокие чувства? Или ее холодное сердце любит только деньги и власть?
А что он вообще знает о женщинах? Он не понимает ни одну из них: ни Фиону, ни Пейшенс, ни мать. Мисс Ропер, Энид, даже эта блондиночка, вздрагивающая под его взглядом, — каждая из них для него — полная загадка.
С другой стороны, он и себя-то не понимает. Почему он начал встречаться с Фионой? Он в нее не влюблялся. Просто понравилась ее внешность, самолюбию льстило, что такая привлекательная женщина встречается с ним, приятно было ощущать зависть мужчин, когда он шел с ней под руку. Это позволяло смотреть на всех свысока.
Но головы-то он не терял, так ведь? У Фионы хорошие связи, из нее получится превосходная жена для любого мужчины, стремящегося к успеху. Она знает множество очень влиятельных людей, умеет быть очаровательной, правильно вести себя в обществе, из нее выйдет отличная хозяйка домашних обедов, она даст новый толчок его карьере. Чье же сердце холоднее?
И тем не менее он назначил ей новое свидание, потому что она выглядела равнодушной…
Нет, не так все глупо и не так все просто. Он должен вернуться к нормальной жизни, к прежней жизни.
«Прежней» до чего? Он так заскрежетал зубами, выходя из офиса, что вахтер удивленно поднял глаза.
Джеймс подошел к машине.
— Домой, сэр? — спросил Барни, глядя в зеркальце, как Джеймс садится в машину и захлопывает дверцу.
Джеймс кивнул. Все дело в Пейшенс, думал он. До встречи с ней его жизнь была спокойной, безоблачной, скучной.
Что значит «скучной»? У него была работа, отнимавшая массу времени и сил, он был вхож в хорошее общество, у него были блестящие перспективы на будущее и прекрасная девушка. Чего еще можно пожелать? Да, он должен вернуть эту жизнь.
Он застонал вслух, забыв о Барни. Он понимал, что тонет и хватается за соломинку. Соломинкой была Фиона, но, хватаясь за нее, он знал, что это не спасет. Слишком мало она его интересует, чтобы спасти. С Фионой или без он неминуемо утонет в глубоких, темных водах одиночества.
— Зубы, сэр? — спросил Барни.
Джеймс удивленно открыл глаза и покачал головой.
— Нет, просто задумался.
Барни воздержался от комментариев, лишь мягко поинтересовался:
— Так мы, значит, не едем сегодня на Масвел-Хилл?
Джеймс ответил ему убийственным взглядом.
— Нет, не едем! Мы никогда больше туда не поедем.
Через несколько минут они были на Риджентс-парк, и Джеймс вошел в дом, так и не сказав больше ни слова.
Этот вечер он провел в спальне, открыв шторы и глядя в темноту парка, слушая тишину ночи. Ему казалось, что нарядные улицы, огибающие парк, это дикие джунгли.
Он вспоминал свои детские страхи, неуверенность человечка, больше не знающего безопасности, одинокого, брошенного, боящегося даже заплакать. Жизнь всегда была для него джунглями, и он никогда не будет чувствовать себя в безопасности.
Он задернул шторы, разделся и лег в постель, зная, что не заснет, а если заснет, то его будут мучить кошмары.
На следующий день он приехал на работу взвинченный, с темными кругами под глазами и устроил ад сотрудникам, но не мог остановиться, потому что в аду был сам.
— Мы не виноваты, мистер Ормонд, — укорила его мисс Ропер, когда Джеймс уже собирался уходить домой.
Он был застигнут врасплох, измотанный до предела усталостью и мрачными мыслями.
— В чем? — спросил он, даже не поднимая глаз от заваленного бумагами стола.
— Несправедливо кричать на нас только потому, что вы чувствуете себя несчастным.
Тут он все-таки поднял глаза, багровея и глядя на нее так, будто готов был уничтожить.
— Несчастным? О чем вы говорите? Кто сказал, что я несчастен?
Мисс Ропер иронически покачала головой.
— Будь вы женщиной, вы рыдали бы, пока глаза не вылезут.
— Женщиной? Слава Богу, я не женщина. Женщины плачут, уронив шляпку. Я видел, как ваша помощница плакала, сломав ноготь. Клянусь Богом!
— Вы бы тоже заплакали, если бы отращивали ногти месяцами, полировали их, делали маникюр, покрывали лаком. А потом один из них просто ломается, и приходится начинать все сначала.
— Прежде всего я не стал бы их отращивать. Не говоря уже о том, чтобы красить. Как можно работать, когда на пальцах когти такого цвета?
Мисс Ропер посмотрела на него с сожалением.
— Будет лучше для всех, если вы оставите свою гордость и позвоните этой девушке.
Он напрягся и сверкнул глазами.
— Моя личная жизнь вас совершенно не касается. Но уж коль на то пошло, я встречаюсь с мисс Уоллис сегодня вечером, так что можете меня больше не жалеть.
— Мисс Уоллис? — уничтожающим тоном повторила его секретарша. — Вы знаете, что я говорю не о ней. Эта женщина не для вас, и вы сами прекрасно знаете.
— Спокойной ночи, мисс Ропер, — оборвал Джеймс. Она открыла рот, чтобы сказать еще что-то, и тогда он заорал: — Спокойной ночи, мисс Ропер!
Она вышла молча, прикрыв дверь с более чем излишней аккуратностью, совершенно беззвучно. Джеймс сидел, глядя в стену. Неужели это видят все? Неужели весь банк говорит о нем, шепчется за его спиной, наблюдает?
Он попробовал вернуться к работе, но мозг отказывался функционировать. Значит, то, что он считал своими личными проблемами, стало предметом публичного обсуждения. Черт побери всех его служащих!
Спустя несколько минут он тоже встал и вышел. Барни, как обычно, ждал у подъезда. Когда они приехали в дом на Риджентс-парк, Джеймс молча поднялся на второй этаж, чтобы принять душ и переодеться. Он сбрасывал одежду несколько быстрее, чем обычно, а потом стоял с закрытыми глазами под тугими теплыми струями, жалея, что нет времени поваляться в ванне с часок. Все тело изможденно болело.
Он вытирал волосы, стоя босиком в спальне, когда в дверь постучали.
— Вас хотят видеть, сэр.
Голос Энид заставил его вздрогнуть.
