— Подавленной? Почему ты так решила? Что она говорила?
Мать положила руку на его ладонь, и прикосновение сухой, как бумага, кожи было приятно- успокаивающим.
— Ничего она не сказала, но я поняла — что-то случилось. Я очень люблю Пейшенс. Не обижай ее, Джеймс.
— Ни за что на свете! — Слова царапали пересохшее горло. Он шумно вздохнул, беря себя в руки. — Почему ты решила, что я могу ее обидеть?
Мать рассмеялась.
— Что здесь смешного? — Джеймс не выносил, когда над ним смеялись. Особенно если сам не понимал шутки.
— Спроси себя самого, Джеймс.
Он перевел разговор на другую тему:
— Когда ты выйдешь из больницы, ты хотела бы переехать ко мне или остаться у Пейшенс?
Она внимательно смотрела на него, сплетя морщинистые пальцы с его, большими и сильными.
— Я тронута твоим вопросом, Джеймс, но я не смогу снова жить в том доме — слишком я там была несчастлива, и призраки прошлого будут преследовать меня. А в «Кедрах» у меня много друзей. Это самый хороший дом из всех, где мне доводилось жить. Я хочу провести остаток жизни там.
Он не удивился такому ответу, но чувствовал себя обязанным предупредить:
— Но ты же понимаешь, что не можешь рассчитывать на это. Что, если Пейшенс больше не будет держать пансион? Выйдет замуж, например?
Мать рассмеялась.
— Она обещала детям, что им не придется покинуть дом, пока все они не повзрослеют, а Эмми еще только шесть. Вряд ли я буду жива, когда ей исполнится восемнадцать.
Джеймс нахмурился, глядя в пол.
— Но что, если Пейшенс не придется продавать «Кедры»? Что, если она выйдет замуж за человека с деньгами? Тогда ей не нужно будет держать пансион.
— Не представляю, что она откажет Лавинии, Джо и другим от дома. Ты это представляешь? Сколько бы денег ни было у ее мужа.
— Да, ты права. У нее слишком мягкое сердце.
— Не мягкое, Джеймс. Щедрое. Доброе. Любящее. Пейшенс — необыкновенный человек. Можно искать всю жизнь и не найти другую такую, как Пейшенс.
Их глаза встретились, и Джеймс поторопился встать, надеясь, что глаза не выдали его.
— Ну, мне пора в офис. — Он нагнулся и снова поцеловал ее в щеку. — Тебе что-нибудь нужно? Я навещу тебя завтра днем.
— У меня есть все, что нужно, спасибо, Джеймс, — сказала мать, тихонько вздохнув.
Выйдя из отделения, он подумал, что не может сказать того же о себе. Многие годы он плыл по течению, не задумываясь, что же ему на самом деле нужно, и уж тем более не понимая, как пуста его жизнь, лишенная любви и привязанностей.
Слишком поздно он осознал необходимость любви, слишком поздно понял себя. Он любит Пейшенс, но представления не имеет о ее чувствах к нему, он ее вообще не понимает. Почему он только теперь осознал, как мало знает о женщинах? Потеря матери в таком раннем возрасте сделала его слепцом во всем, что касается женщин. Он вырос, полагая, что женщины должны быть такими, как Фиона, — красивыми, элегантными и холодными, а правда заключается в том, что Фиона — полная противоположность тому, что ему нужно в женщине. Встреча с Пейшенс открыла ему правду, но он оставался беспомощным слепцом во всем, что касалось женщин, особенно Пейшенс. Он боялся сказать ей о своих чувствах, потому что не вынес бы отказа.
В конце коридора он услышал возбужденные голоса людей, в которых мгновение спустя узнал обитателей «Кедров». Лавиния в ярко-синей плиссированной юбке и подходящей по цвету кофточке, несущая плетеную корзину снеди, Джо в старом твидовом пиджаке и вельветовых брюках и все остальные возбужденно помахали ему, приближаясь.
— Как она?
— Пейшенс сказала, что ей гораздо лучше. Вы тоже так думаете? — спросила Лавиния. — Я испекла сухого овсяного печенья — это полезно для сердца.
— А я принес свои нарциссы, — сказал Джо с обычным своим недовольным видом. — Вы небось завалили ее дорогими магазинными цветами? А эти из нашего сада. И они ей понравятся гораздо больше.
— Она будет очень рада таким подаркам, — поспешил заверить Джеймс, переводя взгляд с Лавинии на Джо. — И рада будет видеть всех вас. Она уже вас вспоминала.
— Вы намерены забрать ее к себе после выписки? — спросил Джо, хмурясь. — Вы живете в каком-то шикарном доме, точно?
— Я действительно предложил ей переехать ко мне, — признался Джеймс и увидел, как у всех вытянулись лица.
— Нам будет ее не хватать, — сказала одна из женщин. — Ей с нами хорошо. Она обещала мне сшить новую ночнушку.
— Нам будет ее не хватать, — согласилась Лавиния. — Но, в конце концов, семья — это семья. Как можно осуждать ее за то, что она хочет жить с сыном? Мы бы все решили так же на ее месте.
— Но она не хочет, — сказал Джеймс, и их лица снова засияли. — Она поблагодарила меня, но сказала, что ей слишком будет недоставать друзей. Идите же к ней. Не думаю, что сестра пустит вас всех вместе, ей сейчас нельзя уставать. Вам придется заходить по двое, наверно.
Он помахал рукой и зашагал прочь, слыша их удаляющиеся голоса. Мать услышит своих гостей задолго до их появления. Пожалуй, их слышит вся больница.
— В офис? — спросил Барни, когда они выехали из ворот больницы. Джеймс задумался. Было бы разумнее всего вернуться к работе, держаться подальше от Пейшенс — этого требовала давнишняя привычка выбирать в жизни безопасные пути.
И вдруг он почувствовал отчаянную бесшабашность. Наверное, это первобытная жизненная сила, разлитая в весеннем воздухе, проникла в его сердце, и Джеймс сказал:
— Нет, я хочу съездить в «Кедры».
Барни бросил на него любопытный взгляд в зеркальце заднего вида.
— Я видел эту толпу стариков, направлявшихся в больницу. Разумеется, проведать мадам. Удивлюсь, если их пустят. После такого визита и у здорового человека случится сердечный приступ.
— Мать их любит. Ей с ними хорошо. — Джеймс преодолел застенчивость и решил ничего не скрывать от Барни. — Я предложил ей вернуться и жить со мной, но она отказалась. Сказала, что с этим местом у нее связаны плохие воспоминания и она предпочитает «Кедры».
— А, — сказал Барни. — Да, я ее понимаю. А вы? Я и сам всегда думал, что ваш дом — мрачное место. Конечно, он очень элегантный и производит хорошее впечатление, если смотреть снаружи. Декор и все такое, но домашним очагом он никогда не был. Что, не так? Когда ваша матушка ушла, мы тоже подумывали уйти, но остались ради вас.
— Бог знает, что за детство было бы у меня без тебя и Энид. Не думай, что я вам не благодарен.
— А мы разве просили когда-нибудь благодарности? — обиделся Барни. — Мы с Инид всегда считали, что это нужно нам ровно столько же, сколько и вам. Детей-то у нас не было, вот вы и были нам за сына. Мы никогда не жалели, что остались. Вы были членом нашей семьи.
— Спасибо, — тихо сказал Джеймс. — Если бы я женился, Барни, и продал дом, что бы вы с Энид сделали? Переехали со мной на новое место?
— Молодой жене трудно начинать с людьми, которые много лет вели дом мужа. Женщины любят устраивать дом по-своему, а отсюда ссоры и все такое. Нет, мы уж об этом думали и решили, что если вы поженитесь, то мы переедем на Южное побережье — в Борнмут или вроде того, чтоб вид на море и магазины под боком.
— Мне вас будет не хватать.
— Нам тоже, сэр, но жизнь есть жизнь, все меняется, и мир не стоит на месте. Все равно рано или
