положении, нет, я думаю, что отныне вы потеряли покровительство Низама. Ваша дорога не будет настолько легка теперь, принимая во внимание, что престарелый Устроитель Державы столь же раздражителен, как задиристый петух. Обдумайте, – добавил он, – что мы, созидатели новой веры, сделали для вас. Я поручил Акроеносу помочь вашему благополучию, и он сделал это искренне. В пустыне Евфрата он спас вас из рук смерти; он заполнил ваши дворцы роскошью, в то время как он ждал и я ждал момента, когда вы должны возвратиться ко мне. Признайте, что я наблюдал за вашими действиями… как друг, ищущий вашей дружбы. Ваш новый календарь, ваши книги, обсерватория в Нишапуре – я восхищался каждым вашим достижением. Разве лидеры исламского мира оказывали вам подобное покровительство? Понимал ли Малик-шах вас, как делаю это я? Помните, что при перемене настроения или в минуту гнева султан может уволить вас, прогнать. В то время как для меня вы были бы незаменимы. Обдумайте это и идемте со мной, чтобы увидеть силу Аламута. Так, – и Хасан улыбнулся, – до сих пор ты видел все только глазами моих последователей. Теперь посмотри на мир моими глазами.
Омар не хотел ничего больше, кроме отдыха, потому что кровь странно пульсировала в его голове, а солнечный свет, который проникал сквозь амбразуру, танцевал вверх и вниз перед глазами. Противостоять острому уму Хасана было настоящим испытанием. Но Хасан, казалось, не был склонен дать ему время для отдыха. Вместо этого он повел его вниз, внутрь горы.
По коридорам, высеченным в известняке, Омар шел по пещерам, где в кузницах трудились люди, а другие нагнетали горнами печи, в которых выдували предметы из расплавленного стекла.
– Они привезли эти тайны из Египта, – объяснил Хасан.
– Почему стекло должно быть редкостью, только найденной в достаточном количестве для украшения стен султана? Мои торговцы продают его на базарах, где прежде продавались только кувшины из глины и блюда из фарфора.
Из цехов они спустились к складским помещениям, заполненным кувшинами с вином, ведрами с зерном и бочками меда. Вызвав раба с факелом, он вступил в помещение, где мешки риса были сложены до потолка.
– Достаточно, – сказал он, – чтобы прокормить моих людей в течение двух лет в случае осады.
На самом низком уровне подвалов они натолкнулись на деревянные бочонки возле черного входа в отверстие в скале.
– Прислушайтесь, – сказал Хасан.
Из прохода доносился плеск воды, падающей в водоем.
– Когда Земля была молода, – начал объяснять Хасан, – этот канал с водой, должно быть, был маленькой рекой там, наверху. Она пробила свой путь здесь и там через известняк, наделав множество туннелей и пещер, которые ты видел. Столетия назад какие-то люди нашли путь в верхние пещеры, и со временем они спрямили проходы и построили лестницы, по которым мы прошли. Да, они сделали здесь храм, в сердце горы, мы нашли их алтарь. Пошли!
Омар понял, что Аламут на вершине горы мог быть не больше, чем любой замок, но в глубинах скалы он образовывал могущественный лабиринт. Странники могли проходить мимо из поколения в поколение, не подозревая о тайне горы. Тогда как тысячи людей могли жить здесь, не будучи замеченными.
Пройдя мимо одного из чернокожих часовых, который согнулся в поклоне при их приближении, Хасан открыл дверь в конце узкого туннеля, и Омар оказался снова в пещере каменного животного.
Здесь было достаточно тихо теперь, без отдаленной музыки и движения собравшихся фидаистов. Но желтое пламя вырывалось из трещины в скале перед живым даистом, где танцоры давали представление у когтей животного. Время от времени бородатая голова выделялась отчетливо на фоне теней; когда огонь исчезал, пещера погружалась в темноту. Омар заметил то, что он не почувствовал две ночи назад, – воздух был тепл и отдавал насыщенным запахом нефти.
Даже Хасан притих на мгновение, глядя на языки пламени.
– Кто знает его тайну? – пробормотал он. – Там, где-нибудь внизу, добывается нефть, схожая с той, что греки жгут в своих лампах. Но откуда взялось пламя здесь изначально и почему оно не меняется? Конечно, оно старше, чем обряд поклонения богу Ра в Египте; оно старше, чем Заратустра, и первые поклонники солнца молились ему, потому что оно казалось им наделенным волшебной силой. Да, они были язычниками-огнепоклонниками. Но не они создали этого крылатого быка.
– Нет, это явно работа древних персов, которые также боготворили огонь. Я видел статуи, подобные этому быку, на руинах дворца Ксеркса южнее Исфахана. Персы просто полагали, что эта часть земли священна, ибо здесь находилась святыня более раннего поклонения, и они воздвигли свое животное, чтобы умилостивить или укротить священный костер. Теперь я использую исламский ритуал здесь, с некоторыми собственными нововведениями, дабы поучать своих фидаистов.
Меланхоличное настроение покинуло Хасана, в нем снова проснулся циник. Его слова кололи как сталь.
– А почему нет? – рассмеялся он. – Не пророк ли Мухаммад объявил святым кусок скалы в Иерусалиме, который римские священники лелеяли, потому что иудейский царь Давид предавался на нем мечтам? А кому служила скала до Давида? Возможно, правоверным, возможно, была идолом неверных.
Буквально за какие-то мгновения Хасан переменился и повел себя как совсем другой человек. На выходе из пещеры он повернул в темный проход, который Омар не заметил прежде. Теплый ветер подтолкнул их вперед, и Омар понял, почему огонь мог гореть, а воздух был насыщен кислородом внутри горы, – одни повороты сменяли другие, пока темнота наверху не стала полутьмой.
Скоро полоска синего неба стала видна где-то далеко наверху, а отвесные стены пропасти оказались по обе руки от них. Им приходилось подниматься по уступам обрушенной скалы, пока Хасан не зашагал по ровной поверхности в сторону яркого солнечного заката, свет которого был виден в конце пропасти. Тогда он остановился, воздев руки к небу:
– О мои посвященные! Пусть благословение небес будет с вами, а силы Аллаха укрепят ваши руки!
Он стоял над естественным амфитеатром. Позади него с обеих сторон зияла пропасть, сжатая стенами утеса, который был основанием Аламута. Амфитеатром в действительности служило плато на полпути вниз по склону горы. Оно было заполнено одетыми в белое фигурами людей, выбегавших из глинобитных хижин и падающих ниц перед Хасаном. Омар распознал сотни фидаистов, которые наблюдали танец меча в пещере. Этот выступ горы, очевидно, служил им жильем, и он думал, что должен быть еще один путь вниз с этого места в долину, расположенную у подножия горы.
– Мир нашему повелителю! – кричали они.
Эти голоса повторяли стены утеса. Хасан напоминал пророка, способного вести своих избранных к любой обещанной им земле. Он не затягивал момента; вместо этого он повернул обратно в ущелье, уводя за собою Омара.
Не замедляя темпа, он прошел от подножия своей цитадели до вершины. Омар вновь увидел солнце, когда они вышли на широкий вал, где ветер рвал их одежды.
Солнце заходило за горизонт, и три молодых фидаиста, как оказалось, часовые, отложили в сторону оружие, чтобы помолиться.
– Ты когда-либо прежде видел подобное чудо? – прошептал Хасан Омару. – Полюбуйся же.
Наклонившись к юношам, он положил свои руки на их плечи. Они смотрели, ни живы ни мертвы, в лицо своего повелителя. Их глаза пожирали его. Тут зазвучал его голос:
– Вот и ваше время пришло, рай ждет вас. Я освобождаю вас. Прыгайте!
Последнее слово было подобно щелчку кнута. Три стройные фигуры задрожали, но бросились к парапету. Омар видел одно лицо, преображенное рвением, а другое – искаженное всевозрастающим ужасом.
Двое из фидаистов исчезли за парапетом. Третий колебался, его глаза были закрыты.
– Ты тоже, – убеждающе произнес Хасан, почти ласково.
Третий часовой скорее выпал, чем прыгнул в бездну. Сжимая парапет, Омар наблюдал за его уменьшающейся фигурой, летевшей вослед другим – три белых купола трепещущейся ткани, которые подпрыгивали от ударов о выступы утеса, чтобы потом исчезнуть в кронах деревьев на сотни футов ниже парапета.
– Вы видели, – Хасан сказал, сверкая глазами, – как они мне повинуются. Станут ли так повиноваться Малик-шаху?
