привело к свержению французского императора и концу Первой империи.
Как и Наполеон, татарский завоеватель имел перед разделенным противником то преимущество, что являлся единственным командиром огромного войска. Но местности, по которым они двигались, были совершенно разными. Вместо ровных, обжитых земель Европы с сетью дорог и неогражденных деревень, перед Тимуром лежала вся Западная Азия с ее реками, горными хребтами, пустынями и болотами.
Выбор маршрутов у него был невелик, избрав какую-то дорогу, он был вынужден двигаться по ней. А на этих караванных дорогах стояли укрепленные города, каждый с войском для обороны. К тому же ему приходилось идти, поглядывая на календарь, — думать об урожаях и пастбищах для лошадей. Некоторые земли были непроходимы зимой, другие — летом. Наполеон сам повернул назад от одного из этих укрепленных городов, Акры, и зноя Сирийской пустыни.
Татар вдоль этого полукруга границы поджидал десяток разных войск — воинственные грузины вышли из своих кавказских твердынь. Рядом с ними, в верховьях Евфрата, стоял турецкий экспедиционный корпус. Кара-Юсуф, как всегда, рыскал со своими туркменами, большое египетское войско занимало Сирию, южнее лежал Багдад. Если б Тимур пошел на этот город, турки могли бы атаковать его тыл с севера; если б попытался проникнуть в земли турок в Малой Азии, за его спиной оказалось бы египетское войско.
Так что Тимур не мог идти сперва к турецким крепостям в Европе или столичному городу мамлюков в Египте. Не мог вынуждать кого-то из двух великих султанов к сражению, поскольку они могли в любое время вторгнуться в Азию{53}.
Главной проблемой была вода. У войска были верблюжьи караваны, и Тимур взял с собой слонов. Но в основном это было конное войско, с запасной лошадью у каждого всадника. Чтобы идти в поход с количеством лошадей от пятидесяти тысяч до четверти миллиона, требовались 'осмотрительность и прекрасное знание местности. Тимур ежедневно консультировался со своими географами и торговцами; впереди основных сил двигались разведчики, а впереди них разрозненные наблюдатели, доносившие о расположении противника и водопоях. Помимо наблюдателей за границы шли лазутчики.
Поначалу Тимур двигался неторопливо, с пышностью. С ним находились Сарай-Мульк-ханым, еще две женщины, украшавшие собой его двор, несколько внуков. Большая хорасанская дорога видела великолепие татарского двора.
Тем временем военачальники превращали Тебриз в базу для военных действий на западе, а равнину Карабаха в пастбище для конских табунов. Сам Тимур принялся писать письма. В частности, отправил послание ордынскому хану, который теперь был у власти в русских степях — Едигею. И получил на удивление откровенный ответ.
«Эмир Тимур, — писал Едигей, — ты говоришь о дружбе. Я жил при твоем дворе двадцать лет, хорошо знаю тебя и твои хитрости. Если нам быть друзьями, то непременно с саблей в руке».
Тем не менее ордынцы не мешали Тимуру и в начинающейся борьбе оставались нейтральными.
Баязеду, носившему прозвание Молниеносный, султану Турции, Тимур написал любезно, но с просьбой, чтобы он не оказывал помощи Кара-Юсуфу и султану Ахмеду — отдавшимся под покровительство турок и поэтому находившимся в тесном союзе с Баязедом. У Тимура пока что не было раздоров с турецким султаном; он относился с почтением к военной мощи Турции и, видимо, хотел сохранять с нею мир, если турки останутся в Европе.
Ответ Баязеда миролюбивым не был.
«Знай, о проклятый пес по кличке Тимур, — писал он, — что турки не отказывают друзьям в убежище, не уклоняются от битвы с врагом и не прибегают ко лжи и уловкам интриг».
Это вызвало резкий ответ Тимура, эмир намекнул на то, что оттоманские султаны происходят от туркменских кочевников: «Я знаю, кто твои предки», добавил, что Баязеду надо как следует подумать, прежде чем выступать против слонов, которые его растопчут, — правда, туркмены никогда не отличались здравым смыслом. «Если не последуешь нашим советам, раскаешься. Поэтому думай и поступай как сочтешь нужным».
На это Баязед ответил долгим перечислением собственных побед — как он покорял Европу, эту твердыню неверных, напоминал, что он потомок мученика за веру, подлинный защитник ислама. «Мы давно желали сразиться с тобой. Теперь, хвала Аллаху, наша встреча близка. Если не станешь сам искать нас, будем преследовать тебя до Султании. Там увидим, кто будет возвеличен победой, а кто унижен поражением».
Очевидно, татарский завоеватель не дал немедленного ответа. Впоследствии кратко написал, что Баязед может избежать войны, если немедленно выдаст Кара-Юсуфа и султана Ахмеда.
Молниеносный ответил тут же, несдержанно — до такой степени, что авторы хроник татарского завоевателя не посмели привести письмо дословно. Баязед написал свое имя наверху золотыми буквами, а «Тимур-Ленг», Тимур Хромой, — внизу, маленькими, черными. Помимо всего прочего, он грозился обесчестить любимую жену Тимура. Это письмо привело татарского завоевателя в ярость.
Но покуда тянулась эта оживленная переписка, Тимур добился многого.
Первым делом, отправив своих женщин с их дворами на всякий случай в Султанию, Тимур оставил основную часть своих сил произвести мобилизацию в Карабахе и отправил отдельные тумены против грузин на своем правом фланге. Снова были проложены дороги через ущелья, христианские войска оказались разбиты, и несчастная страна лежала, опустошенная огнем и мечом. Церкви были сожжены, и даже виноградники выкорчеваны. Не предлагалось никаких условий, не давалось никаких передышек — как и в прежние годы. На поле битвы Тимур бывал беспощаден.
В такой обстановке он вступил в пятнадцатый век. Когда начали таять снега, основные силы Тимура двинулись в Малую Азию по Эрзерумской долине. К середине лета он захватил все города вплоть до Сиваса.
Сивас являлся ключом к Малой Азии. Приграничное войско турок поспешно отступало, а Тимур штурмовал стены города, делая подкопы и ставя под основания опоры. Потом опоры были сожжены, и целые секции стены рухнули. Сивасских мусульман посадили, но четыре тысячи армянских конников, не дававших покоя татарам, были заживо сожжены в крепостном рву.
После этого Тимур приказал восстановить укрепления. Рассеял отряды появившихся там туркменов, ускоренным маршем двинулся с расчетом на внезапность к Малатье, воротам юга — и вошел в город в тот же день, когда турецкий правитель бежал со своими людьми.
Затем вместо того чтобы продвигаться в Малую Азию, Тимур велел своим туменам готовиться к маршу на юг против Сирии. Военачальники в полном составе явились к нему с протестом. Всего лишь за год, заявили они, окончена война в Индии, и за это время их воины прошли две тысячи миль в двух новых кампаниях. Противник в Сирии многочисленный, города укреплены, а их люди и кони нуждаются в отдыхе.
— Многочисленность ничего не значит! — воскликнул эмир.
И войско, повинуясь его воле, двинулось на юг.
Татары штурмовали Айнтаб и обнаружили войско египетского султана, поджидавшее их у Алеппо. Тут они замедлили продвижение, стали рыть рвы и возводить барьеры вокруг своих лагерей. Мамлюки и сирийцы восприняли это как признак слабости и вышли за стены города дать бой. Татары сразу же пошли от своих барьеров в наступление и атаковали их, слоны находились в центре, в башнях на слонах сидели лучники и огнеметчики.
Этим наступлением союзники были сломлены. Татары ворвались в Алеппо, взяли расположенную на возвышении крепость — и двинулись дальше, к Дамаску. Шел январь тысяча четыреста первого года.
Дамаск затеял переговоры об условиях сдачи, надеясь выиграть время для создания второго войска и отпора Тимуру. Когда татары прошли мимо города, их атаковали с тыла новые войска союзников. Поначалу в рядах татар началось смятение, но Тимур перестроил свои тумены, пошел в атаку и оставил за собой поле битвы.
Затем он снова повернул на Дамаск и отдал огромный город на разграбление. Вспыхнули пожары, бушевавшие несколько дней, погребая под развалинами тела убитых.
Уцелевшие остатки египетских войск бежали через Палестину. По приказу египетского султана была предпринята последняя попытка остановить Тимура. Накурившийся гашиша ассассин хотел заколоть хромого
