какую я встречал в своей жизни.
— Наверно, поэтому она мне так понравилась, — улыбнулась Стефани. — Она очень похожа на Коула.
— О, она гораздо хуже, можешь мне поверить! — Леви яростно пнул дровяной ящик. — Я сделал ей предложение три месяца тому назад. Она и слушать не стала.
— А может, она передумала? — Стефани уложила каравай на противень и оглянулась через плечо на Леви. — Разве она не за этим приезжала?
— Нет, черт возьми! Она приезжала предложить мне работу. — Леви сдернул шляпу и плюхнулся на стул. — Хотела отблагодарить меня за труды. О Господи! Словно не знает, почему я там сидел все это время.
— А почему ты там сидел? — мягко спросила Стефани.
— А потому, что дал слово ее отцу, пока он был жив. И потому, что люблю ее больше всего на свете.
— А почему же ты тогда уехал?
— Потому что слишком тяжело было оставаться. Стефани, мне тридцать три года. Я хочу иметь жену и детей. Какая разница, люблю я ее или нет? Стар я играть в такие игры.
— Что-то не похоже, чтобы она играла с тобой. По-моему, ты ей нужен.
— Ну да, на должность управляющего.
— По-моему, ты ошибаешься, — покачала головой Стефани. — Она села напротив Леви и улыбнулась ему. — Ты знаешь, Никки меня жалеет.
— Это за что же?
— Потому что я вышла за Коула, а не за тебя. Она решила, что я выбрала худший вариант.
— Худший? Да все женщины, которые встречались с Коулом с тех пор, как ему стукнуло девять, были от него без ума!
— Кроме Никки. По-моему, на нее он не произвел особого впечатления, — Стефани похлопала его по руке. — Если хочешь знать, она, скорее всего, просто не обратила на него внимания. Она слишком любит тебя, чтобы замечать других мужчин.
— Почему же она ничего не сказала?
— Ты знаешь, по-моему, она гордячка. Может, она предложила тебе работу только потому, что для нее это был единственный способ вернуть тебя? На твоем месте села бы я сейчас на лошадь и попробовала ее догнать. А потом надо броситься на колени и предложить руку и сердце.
— Предлагал уже. Отказалась.
— А может, если ты…
— Не надо, Стефи, — отрезал Леви. — Это моя жизнь, я знаю, что делаю.
Стефани пожала плечами и встала. Пока она разводила огонь и ставила хлебы на стол, чтобы подошли, в кухне царило молчание. Потом Стефани тщательно подмела пол и заговорила снова:
— А ее ребенок от тебя?
Молчание было ей ответом. Она обернулась. Леви смотрел на нее расширенными от удивления глазами.
— Она сказала тебе, что ждет ребенка? — выдохнул он наконец.
— Она мне ничего не говорила, но Питер по-моему, сказал что-то насчет того, что надо поберечь ребенка, — это когда они собирались ехать за тобой. Никки говорила, что она тоже поедет, но Питер сделал вот так: — Стефани сделала вид, что качает младенца, — и Никки осталась.
— Господи Боже мой!
— А потом, когда речь зашла о моей беременности, она проявила большой интерес — совершенно неестественный для незамужней женщины. Судя по тому, что она говорила, она где-то на третьем- четвертом месяце. — Твой? — И Стефани внимательно посмотрела на Леви.
— Конечно, мой! За день до того, как я уехал, я… мы с ней… — Леви уронил голову на руки. — О Боже, что я наделал!
— Господи, Леви, ну что это, конец света, что ли? Поезжай за ней, извинись, скажи, что любишь ее. Потом поцелуй да обними покрепче. Она простит, вот увидишь.
— Да не в этом дело! Черт возьми, почему я не мог держаться от нее подальше?
— А что случилось, Леви? — мягко спросила Стефани, обняв его за плечи.
— Да ты ведь видела, какая она!
— Видела, конечно. Красивая. И что?
— Ну да, и тоненькая.
— Хрупкая скорее.
— Какая разница, тоненькая, хрупкая! Главное, что она слишком маленькая, чтобы вынашивать моих детей! — В глазах у него была боль. — Стефани, она умрет, как моя мать, а виноват буду я!
Стефани только рот раскрыла.
— Так ты поэтому уехал? Значит, все эти разговоры про «любит — не любит» — просто для отвода глаз? Ты просто боялся, что она может умереть родами. — Стефани села рядом и взяла его за руку. — Леви, не глупи. Многие хрупкие женщины рожают детей. И далеко не все умирают.
— Потому что не все они замужем за такими быками, как я.
— Ты знаешь, по-моему, здесь дело не в росте. Бывает, что умирают высокие женщины, у которых маленькие мужья. А потом, ребенок ведь не только твой, но и ее. Он тоже может быть маленьким.
— Я как-то не подумал…
Стефани улыбнулась.
— Оно и видно. Твой отец говорил мне, что ваша мать была слаба здоровьем задолго до того, как родился Коул. Никки, конечно, маленькая, но она сильная. Это тебе не тепличный цветок, который увянет при первом морозе.
— Ты думаешь, я зря волновался?
— Ну, не совсем зря, но ведь сделанного не вернешь. Если она уже беременна, ты не можешь ничего изменить.
— Черт возьми, но почему она мне ничего не сказала?
— Может, хотела проверить, любишь ли ты ее. Не думаю, что она хотела, чтобы ты женился на ней только потому, что сделал ей ребенка.
— Господи, ну конечно! Она предпочтет мучиться в одиночку. Чего же я сижу-то? — Леви вскочил. — Небось она со злости так гонит, что они уже на полпути к дому.
Стефани сунула Леви его шляпу.
— Молодец, Леви! Откажет — не слушай!
Он вылетел, хлопнув дверью. Стефани улыбнулась и, мурлыкая себе под нос, взялась за работу.
Никки наконец придержала Огневушку. Ей хотелось скакать и скакать — подальше от Леви, от этой мучительной боли, — но лошадь была вся в мыле. Нехорошо вымещать злость на животном.
Питер догнал ее.
«Ты ему ничего не сказала?» — сердито спросил он.
— Питер, я ему не нужна. Это все, что я хотела знать.
«Он имеет право знать, что у него есть ребенок».
— Когда он родится, я ему напишу. Он может общаться с ним, сколько захочет.
«По-моему…»
Никки перехватила его руку.
— Питер, ну пожалуйста! Не могу я сейчас. Оставь меня в покое.
Питер посмотрел на ее лицо, искаженное болью, и молча кивнул.
Они ехали на юг, в сторону дома. В полумиле от поселка им попался ручеек. Там они остановились напоить лошадей и набрать воды. Никки как раз привязывала флягу к седлу, когда Огневушка заржала, приветствуя другую лошадь.
Питер заметил, что лошади заволновались, и выхватил винтовку из чехла. Но тут же его лицо просветлело: перед ним появился Леви.
