полицией пыток, и в результате оппозиция в парламенте подняла громкий шум. Когда же был убит еще и Моран Чаркеро, Пачеко заставил Сину Фернандеса подать в отставку.
— Да-да, я встречался с Синой Фернандесом. Помню.
— Что вы о нем думаете?
— Как вам сказать, — улыбнулся Митрнопе. — Я знал его как начальника полиции и армейского полковника. Вот и все. Дома у него я никогда не бывал.
— А на вечеринках? — лукаво спросил «тупамаро».
— О его вечеринках я тоже ничего не знаю. А к кому он примыкал?
— К кому примыкал?
— Да. К «Бланке»[15] или «Колорадо»?[16] — Митриоые хотел спросить, в какой политической партии тот состоял. Вопрос прозвучал совершенно неуместно. Возможно, он просто не понял своею собеседника.[17]
— Почятия не имею, — с недоумением ответил «тупамаро».
— И я тоже.
— Но вы знаете хотя бы, чтоон был подлецом? — спросил «тупамаро».
— Судя по тому, что писалось о нем в газетах, это, видимо, действительно так.
— А ведь он был начальником полиции. Вы, клянусь, намного честнее. — Оба собеседника, как видно, были не прочь и похвалить друг друга. — Я лишь хочу сказать, что вы занимаетесь тем, во что искренне верите и за что получаете деньги. Вы просто…
— В общем, вы правы, — прервал его Митрионе, не обращая внимания на некоторую двусмысленность замечания «тупамаро», которое можно было понять как: «Вы, мол, фанатик и продажный человек». — У меня на этот счет твердое мнение. Я считаю, что если городские власти бесчестны, то как можно рассчитывать на честность других людей? — Этот довод получил широкое хождение в стенах полицейской школы, где отсутствие или наличие высоких моральных принципов иногда определялось способностью или неспособностью человека брать взятки.
— Против этого мы и беремся, — сказал «тупамаро». — Мы против всякого насилия. Вы сами видели, как мы с вами обращались, когда вас ранили. Мы сразу же вызвали доктора. И он пришел немедленно.
— Должен сказать, вы были очень любезны.
— Вас осматривал не один доктор, разве не так? У нас здесь есть все, чтобы избежать любых непрпятных неожиданностей. Поверьте, нам вовсе не нравится убивать людей, — продолжал «тупамаро» извиняющимся тоном, — но мы будем это делать и делаем, когда это необходимо, Мы, например, не задумываясь, убили Морана Чаркеро, потому что знали, что делаем нечто такое, за что наши товарищи будут нам благодарны. Ведь это был настоящий садист, пытавший людей… И таких, как он, еще немало. Рано или поздно, но мы с ними расправимся, будьте уверены.
— На это я могу сказать лишь одно. Было бы хорошо, если бы все ваши проблемы были разрешены еще до того, как будут новые человеческие жертвы и с той, и с другой стороны. — Митрионе вновь заговорил тоном оратора, выступающего на собрании, словно сам он ко всему этому не имел никакого отношения. — Этим ничего не добьешься, поверьте.
— Мы сами хотели бы того же. Но наши проблемы вряд ли будут разрешены в ближайшем будущем.
— Будем надеяться. Ведь чудеса случались и раньше.
— Что?
— Я сказал, чудеса случались и раньше. И еще мне хочется сказать вот что. «Тупамарос» — не марсиане. Все вы уругвайцы, а не какие-нибудь пришельцы с других миров или заклятые враги. Все вы хотите, чтобы ваше правительство что-то делало, и делало лучше. Поэтому я и говорю, что вам следовало бы объединить свои усилия. Вы могли бы это сделать, потому что Уругвай — не Соединенные Штаты, где существует четкое разграничение между черными и белыми.
— Да, там это довольно серьезная проблема, не так ли?
Митрионе прожил два года в окрестностях Вашингтона, и поэтому не скрывал своих эмоций:
— Еще бы! Куда уж серьезней! Но у вас-то этой проблемы нет. Здесь все уругвайцы. Единственное, что вас разъединяет, — это философия и идеология.
— Да, но здесь очень трудно обойтись без насилия. Очень трудно. Я долго не решался на это, но потом все же пришлось. И тогда я перестал бояться за свою жизнь. Я стал больше думать о голодных и эксплуатируемых. Никто из нас не дрожит за собственную шкуру и готов умереть в любую минуту. Такова наша судьба. Мы действительно готовы отдать жизнь за дело, которое считаем главным. Понимаете?
Затем, видимо, «тупамаро» оставил попытки обратить Митрионе в свою веру и вновь перешел к допросу. Его интересовала связь между военной полицией и Управлением политического и общественного порядка (ДОПС).
— Когда вы работали с военной полицией в Бразилии, какого рода отношения та поддерживала с ДОПС?
— ДОПС?
— Да.
— Ах, ДОПС. В то время я мало что знал о ДОПС. Это ведь политическая полиция, да?
— Да.
(Через 9 месяцев в сенатской подкомиссии, возглавлявшейся Фрэнком Чэрчем, Теда Брауна, старшего полицейского советника из Управления общественной безопасности, работавшего тогда в Бразилии, спросят, что ему известно об ОБАН, и тот ответит: «Название мне знакомо, но в данный момент я что-то не могу припомнить, что это за организация».)
— Как мне кажется, одной из причин трений между ними было то, что сотрудники политической полиции, ДОПС, были более… Ну, вы сами понимаете. Их назначали по политическим соображениям. А в руководстве военной полиции в основном были люди, выдвинувшиеся из низов. В ДОПС люди были более…
— Дисциплинированны?
— Да, как в армии. Как военные. Но к ним я не имел никакого отношения. И знал о них не много.
— Насколько я понимаю, подготовка военной полиции в основном ведется по линии борьбы с повстанцами. Ведь теперь это главная проблема.
— Видите ли, — упорствовал Митрионе, желавший, судя по всему, отмежеваться по меньшей мере от самых одиозных эксцессов периода, когда в Бразилии орудовали ОБАН и ДОПС, — В то время мы еще этим не занимались, потому что тогда проблема повстанцев не стояла так остро. Тогда о ней еще так много не говорили. Мы обучали местную полицию лишь методам… э-э… методам борьбы с забастовками… решению такого рода проблем. И еще тому, как действовять во время демонстраций, как применять при этом гуманные методы и стараться по возможности не причинять никому вреда. Мы также учили их, как драться, если… если придется. Вы понимаете.
— Да, конечно, — сказал «тупамаро», давая понять, что это ему уже хорошо известно. — Мы читали инструкции, которые вы посылали в латиноамериканские полицейские управления. Мы кое-что знаем.
— Да-да. Но теперь инструкции уже другие. Вы это тоже знаете.
«Тупамаро» смущенно улыбнулся, показывая тем самым, что ему неловко за Митрионе, что он знает много такого, в чем тот не хочет признаться.
— Мы читали специальные инструкции по ведению допроса, — сказал он. — Очень любопытный материал.
Помолчав немного, «тупамаро» спросил:
— А когда вы собираетесь подавать в отставку? Конечно, если все будет хорошо и вы вновь окажетесь на свободе. Вы вернетесь к себе? К родным?
— Если я вновь окажусь на освободе, — твердым голосом ответил Митрионе, — я соберу все свое семейство и поеду на родину, чтобы последние дни своей жизни провести там.
— Понимаю, — сказал «тупамаро», показывая, что ему понятны трэвога и волнения, выпавшие на долю Митрионе за последнюю неделю. — Вам пришлось туговато.
— И сделаю это как можно быстрее.
