Она перекатилась с боку на бок и посмотрела на него недобрым взглядом:
– Я знаю, что ты пытаешься сделать. Ты женился из какого-то извращенного чувства чести, а теперь обнаружил, что связан с женщиной, которую никогда по-настоящему не желал, так что ты решил довести меня до смерти этой медленной пыткой. Почему бы тебе просто не пристрелить меня и все?
– Вижу, ты меня уже прекрасно знаешь. И то правда, неплохая идея, чтобы избавить тебя от мучений. К тому же не могу сказать, что стремлюсь к еще одной ночи, похожей на вчерашнюю.
– Где ты спал?
– А ты тосковала без меня?
– Конечно, нет.
– Я занял каюту Фостера и Эдварда. И впредь останусь там. Они перебрались в четвертый класс.
– Они были очень добры со мной вчера вечером, чего не могу сказать о тебе. Мне жаль, что их пришлось выселить.
– Быть добрыми – их работа. Но не моя, особенно когда меня вынуждают обрядиться в съеденный обед. Однако тебе нет необходимости о них беспокоиться. Я не настолько бессердечен, чтобы заставить их переселиться в неподходящее помещение. Просто в этом плавании в четвертом классе оказалось всего три пассажира. Так что, если не считать внезапной болезни Эдварда, они себя чувствуют вполне комфортно.
– Не могу похвастаться тем же, – вздохнула она.
Корд сел на край кровати в ногах у девушки.
– Что ты делаешь? – Она попыталась угадать, что он задумал.
– Можешь не волноваться. Сейчас твоя добродетель в полной безопасности. Думаю, твой нынешний вид не соблазнил бы даже матроса, который после кораблекрушения год провел на необитаемом острове.
– Благодарю. – Больше всего ей хотелось, чтобы он выбрал не сегодняшнее утро, а какое-нибудь другое время для оттачивания своего остроумия. – Качка, похоже, уменьшилась.
– Спокойно.
– Я спокойна.
– Море спокойно. Ветер улегся.
– Так нас может носить как скорлупку по воле ветра и волн?
– Боюсь, что да. Если только ты не способна договориться с природой. Ты уверена, что не хочешь хотя бы немного попить? Фостер считает, тебе следует это сделать.
– Если бы у Фостера в желудке творилось, что и у меня, он придерживался бы иного мнения.
Корд заметил, что она сделала судорожное глотательное движение и закатила глаза.
– Селин?
– По крайней мере, ты запомнил мое имя. – Прикрыв глаза, она откинулась на подушки.
Корд, как ни старался, не мог припомнить, чтобы когда-либо болел, если не считать болезнью муки похмелья. Да старик Генри и не позволил бы ему болеть. Так что Корд понятия не имел, как ухаживать за больным, тем более за больной женой. Он встал и налил в чашку воды из кувшина, стоящего в шкафчике под раковиной. Вернувшись к постели, Корд протянул Селин чашку.
– Вот. Выпей это.
Она подняла на него глаза и заметила, что, держа чашку в вытянутой руке, он одновременно старается, чтобы его начищенные до блеска сапоги не оказались слишком близко к кровати.
– В качестве сиделки ты ужасен, – съязвила Селин.
– Скажем так, я гораздо лучше
Корд снова сел рядом, готовый отскочить в сторону, если это вдруг понадобится. Просунув руку под подушку, он приподнял голову Селин и поднес чашку к ее губам.
– Пей, но медленно, – предупредил он. – Совсем маленькими глоточками.
Селин подчинилась; отхлебнув немного воды, она ощутила, как живительная влага коснулась языка. Выждав пару секунд, чтобы убедиться, что желудок не отторгнет прохладное питье, она сделала еще один глоток.
– Теперь нормально? – поинтересовался Корд, когда она немного попила.
– Нет. Но хотя бы не так отвратительно, как прежде.
– Может, ты хочешь попробовать встать? Выйти подышать свежим воздухом?
– Я хотела бы убраться с этого корабля.
– Невозможно.
– Мы еще долго будем здесь болтаться, как ты думаешь?
– Нет, если подует попутный ветер. Вечно, если не подует.
Корд поймал на себе внимательный взгляд девушки и понял, что даже не попытался отодвинуться, продолжая поддерживать ее, полуобняв одной рукой и «баюкая», словно младенца. Он осторожно опустил Селин на подушки.
