подгузник. Кара понимала, что раз уж Дейк решил уйти, то возражать бесполезно.
– Ты останешься здесь.
Девушка подложила пеленку под ребенка и пропустила ее между ножек мальчика:
– Нет, не я. Ты. Уж если тебе чего не следует делать, так это спать среди незнакомых людей, когда ты так болен.
Завязав пеленку, она прижала Клея к плечу и повернулась лицом к Дейку:
– Теперь я уйду. Я смогу накормить его в общей каюте. Я принесу тебе чего-нибудь, как только устрою малыша.
Дейк отступил от стены. Мягкий свет лампы отражался на стенах, но, попадая на лицо молодого человека, этот свет делал его черты еще более резкими. Его глаза были темными, как мох на заливном лугу. Дейк протянул руку и погладил непокорную прядь, выбивавшуюся у девушки из-за уха.
– Я слишком устал, чтобы спорить с тобой. Ты остаешься здесь, и все.
Кара снова запротестовала, но он кивнул в сторону широкой койки.
– Эта кровать так же велика, как и та, на которой мы спали в Поплар-Блаффе. Может, я и был болен прошлой ночью, но я был полностью в себе. Кажется, у нас не возникло тогда проблем. Я думаю, мы можем попробовать еще раз.
Кара глубоко вздохнула, чтобы успокоить свое волнение. Что-то задрожало у нее внутри, и она старалась отвести от койки взгляд.
– Я не думаю ... Это не будет ...
– Это неприлично?
Она кивнула. Дейк уронил руки и обошел девушку. Потом он снял шляпу и повесил ее на крючок для полотенец на противоположной стене, а потом растянулся на краю постели, полностью одетый. Не отрывая от нее взгляда, он скрестил ноги, подложил руки под голову и закрыл глаза.
– Кара, – сказал он с закрытыми глазами, еще более растягивая слова, чем обычно, – я смертельно устал, но если ты настаиваешь, чтобы я всю ночь волновался о том, нашла ли ты себе место в женской каюте, пусть так и будет. Я буду проклинать тебя, когда меня снова начнет лихорадить, и некому будет мне помочь. А если ты думаешь, что у меня есть силы подвергнуть твое целомудрие опасности, то, спасибо, конечно, за лестное мнение, дорогая, но я абсолютно обессилен.
Кара спрятала улыбку в мягких кудрях ребенка. Она наблюдала, как молодой человек постепенно расслаблялся. На самом деле, места на двоих было достаточно. Легкое покачивание судна, отчалившего от берега, погрузило ее в состояние невесомости. Будет так замечательно провести ночь, разговаривая и не объясняя ничего попутчицам. Она сможет растянуться рядом с ним и забыться сном, а пароход будет тихо плыть по реке ...
Кара повернулась и положила руку на дверь. Его голос заставил ее похолодеть.
– Куда ты идешь?
– Я думала, я просто выйду на воздух ... пока ты уснешь.
– Одна?
Кара обернулась. Его глаза все еще были закрыты. Ей хотелось укрыть его, ухаживать за ним так же, как за Клеем. Вместо этого она тихо сказала:
– Нет, я выйду с малышом. Я вернусь.
Она снова дотронулась до дверной ручки.
– Кара!
– Что, Дейк?
Он едва говорил:
– Куда ты идешь? Я не хочу беспокоиться за вас.
Она не понимала, как человек, уставший до смерти, еще мог о ком-то беспокоиться, но все же уверила его:
– Мы просто выйдем подышать воздухом. Я скоро вернусь.
Недалеко от каюты Кара нашла свободную скамейку и выбрала такое место, которое не было освещено палубными фонарями. Она уселась и стала смотреть на реку. Ритмичное шлепанье лопастей колеса и еле слышный плеск воды, бьющейся в борта судна, убаюкивали ее. Свет огней парохода отражался на водной зыби тысячами сверкающих драгоценных камней. Запахи, грязь, плесень, речной мох и заросли камыша – все это было новым для нее. После жизни в сухой канзасской степи, речные пейзажи и запахи были такими же приятными и освежающими, как холодный ночной ветерок, дующий ей прямо в лицо.
Она переложила малыша на другую руку. Ночь проникала во все ее клетки. Клей крепче прижался к ней, и она инстинктивно сжала его руками. Еще месяц назад она и представить себе не могла, что ей придется ухаживать за новорожденным. А сейчас это уже казалось ей самой естественной вещью на свете. Иногда она даже представляла, что они трое – семья. До тех пор, пока она не заставляла себя вспомнить, что Дейк Рид на самом деле не более чем незнакомый красавец. Он ворвался в ее дом и ее жизнь, и исчез бы навсегда, не согласись она ухаживать за ребенком.
За то время, что они провели вместе, все уже могло стать обыденным. Все дни были – как один. Они разговаривали или вместе молчали, коротая дорогу в Алабаму. Он немного рассказал о себе и о своем доме. Но больше говорил о войне. В основном же, он слушал, или притворялся, что слушает, ее рассказы о Канзасе, о Ненни Джеймс. Прошлой ночью, впрочем, он рассказал ей немного больше.
Не думая о том, как это происходит, несмотря на клятву, данную самой себе, девушка вдруг обнаружила, что ей приятны скупые, нечастые улыбки Рида, что она ждет его прикосновений, когда он помогает ей забраться в повозку или вылезти оттуда. Она получала удовольствие даже от их споров. Кара попыталась
