Рейчел вздрогнула, когда его горячее дыхание коснулось ее уха и шеи.
– Быстрее.
Ее руки уже расстегнули пуговицы на его брюках.
Хотя по жилам его бежал огонь, ноги его сделались как ватные. Он тихо проклинал ее портниху. Три из шести крючков и петелек разорвались, одиннадцать ярдов дорогого муара соскользнули с плеч Рейчел и, упав на ковер, легли горкой вокруг ее ног.
Лейн вздохнул, подумав о том, что ему никогда не наскучит смотреть на нее, прикасаться к ней, любить ее. Он возился с ее нижним бельем, и завязки слушались его лучше, чем крючки. А пока что Рейчел подняла руки и, вынув из прически шпильки, потрясла головой, и волосы раскинулись по ее плечам.
Она уже расстегнула его рубашку и брюки, и теперь они были спущены до середины его узких бедер. Он раздевал ее, пока она не осталась в одних туфлях и чулках, стоя в пене нижних юбок, белого шелка и кружев.
Лейн притянул ее к себе. Прижал к своему сердцу и вздохнул. Она крепко прижалась к нему. Мгновение было слишком сладостным, чтобы спешить, но страсть не давала им медлить.
Лейн отодвинулся, держа Рейчел на расстоянии вытянутой руки и глядя, как она краснеет. Потом он обхватил ладонью ее грудь. Она затаила дыхание. Закрыла глаза.
– Не застывай, Рейчел.
Она улыбнулась.
– Наверное, мне нужно привыкнуть, что ты будешь видеть меня обнаженной, – проговорила она, и в словах ее звучала не столько уверенность, сколько надежда.
– И днем, и ночью, – отозвался он, и ее улыбка стала шире.
Опустив голову, он взял в зубы ее сосок, немного потянул его, потом пососал. Ее охватило мучительно- сладкое чувство, кровь ее запылала. Ей хотелось раствориться в нем, принадлежать ему, чтобы он наполнил ее своим желанием, своей любовью.
Он обхватил ее бедра и опустился на колени, и пока он опускался, его губы целовали все на своем пути.
Застонав, Рейчел изо всех сил впилась пальцами в его волосы, а он целовал ее в самом интимном месте.
Она выкрикнула его имя и бездумно погрузилась в мир цвета, света и безумных конвульсий. Вернувшись на землю, она поняла, что если бы Лейн не обхватил ее руками за бедра, она упала бы в волны винного и белого шелка, вздымающиеся вокруг ее ног.
Она улыбнулась, глядя на него сверху вниз, обвела его губы кончиком пальца и изумленно покачала головой.
– Вот уж не думала, – прошептала она.
Он улыбнулся.
Я рад, что у меня есть чему научить тебя.
Он потянул ее книзу, пока она не опустилась как и он, на колени. Но на этом он не остановился. Он опустился на ковер, она тоже, и он высвободив ее из шелкового гнезда, положил ее на себя.
Рейчел двигалась так, как научилась двигаться в свой первый учебный день – день, который, казалось, был уже так далеко, – и не останавливалась до тех пор, пока не услышала, как Лейн выкрикивает ее имя и изгибается под ней, содрогаясь снова и снова.
В ее недрах взорвались звезды, превратившиеся в кометы. Рейчел рухнула ему на грудь, припала к нему, тяжело дыша. Несмотря на то, что на улице шел снег, тихо засыпавший подоконник, оба они были потные, тела их золотились от света газовой лампы и огня, горевшего в камине.
Лейн не отпускал ее. Рейчел приложила ухо к его сердцу и слушала, как оно постепенно начинает биться ровно и четко.
– Бойд сказал, что я должен встретиться с одним старым клиентом, которому нужны мои специфические дарования, – насмешливо проговорил молодой человек.
Она переменила позу, чтобы посмотреть на него, и увидела, что он улыбается.
– Мне, определенно, нужны твои «специфические дарования». Думаю, что несколько последних минут это доказывают.
И они засмеялись вместе. Она оперлась на локоть, потом нахмурилась, пораженная новой мыслью.
– А что, если бы ты отказался от этой встречи?
– Думаю, что Бойд не оставил бы это дело. Он всегда говорил, что он – неисправимый романтик.
– Бойд Джонсон?!
Лейн пожал плечами.
– Первое, что он научил меня читать, было стихотворение о любви.
– Может быть, и мне следовало начать с того же, – подумала вслух молодая женщина.
– Мы еще многому можем научить друг друга. Хватит на много лет.
Он обвил ее одной рукой и потянул кверху, так что их губы встретились. Для человека, не желающего давать обещания, поцелуй, которым они обменялись, был молчаливой клятвой в том, что у них впереди – годы любви и совместной жизни.
