— Здорово. Ладно, мне нужно ехать, — сказала она и сунула ногу в стремя. Держаться как можно дальше от Остина было крайне необходимо. Он схватил ее за талию.
— Не уезжай… Я хотел… — Внезапно он опустил руку. Его прикосновение обожгло, как огонь, и Моника отреагировала на это наихудшим образом повернулась к нему лицом. Прикосновение к Монике, ее глаза и близость ввергли Остина в опьянение, сродни тому, что наступает после четырех бокалов выдержанного бордо. — Приходи сегодня вечером на ужин. Я хотел бы угостить тебя.
— Почему?
— Ты сможешь оценить изменения, происшедшие в доме после твоего визита.
— Их так много?
— Не слишком, — весело рассмеялся он. — Просто мне нужен повод, чтобы увидеть тебя. По правде говоря, я бы хотел получше узнать тебя. Мы же соседи.
Пока он говорил, Моника следила за его губами. Так легко вспомнить его поцелуй и яростный натиск языка, проникшего внутрь ее рта. Она чувствовала, как настойчиво ее тянет к нему, и была в смятении: решимость никогда больше не видеться с ним противостояла желанию быть рядом.
— Сегодня вечером я занята.
— В самом деле? — спросил он скептично. — С другим мужчиной?
Его шутка имела неприятный привкус, напоминая насмешки над ней других.
— Это не твое дело, — сказала она сердито. Он отвел глаза, надеясь, что ее отказ не означает окончательного разрыва.
— Ты права. Возможно, встретимся как-нибудь в другой раз?
— Возможно, — холодно сказала она. — Пошли, Дэйзи.
Она оседлала коня, вынудив Остина отступить на шаг в сторону, натянула поводья и пустила жеребца рысью вниз по Мэйн-стрит. Сбоку от нее трусила Дэйзи.
Дела были улажены. Для Моники это был успешный день. В самом конце улицы она оглянулась, думая, что Остин смотрит ей вслед, но его не было видно. В разочаровании она опустила уголки рта…
Остин нагрянул в дом доктора без приглашения. Его встретила помощница доктора, Мирна Паулсон, с кричащим трехмесячным младенцем на руках. Мать ребенка, видимо, была на осмотре.
— Где доктор? — спросил Остин Мирну. Она кивнула в сторону приемной.
— Доктор, мне нужно с вами поговорить, — гневно объявил Остин, чуть приоткрыв дверь.
— В чем дело, сынок? — доктор оторвался от медицинской карты.
— В Монике.
— Господи! Она снова в тебя выстрелила?
— Нет, доктор, это по другому поводу. Дверь смотровой распахнулась, и оттуда вышла молодая женщина. Остин прошмыгнул в приемную и подождал доктора, который перекинулся парой слов с Мирной.
— Что на сей раз? — спросил он, затворяя за собой дверь.
Остин ходил из угла в угол и, по-видимому, не замечал странности своего поведения.
— По-моему, я заболел. Что-то вроде помутнения рассудка.
— Каковы симптомы?
— Общее беспокойство. Много чего. Отсутствие сна. Никогда в жизни я не страдал бессонницей, а теперь не могу заснуть. И еще потеря аппетита. В самом деле, не могу припомнить, когда в последний раз ел. Вчера, кажется, съел немного чипсов, а сегодня — яблоко. Нет, это было накануне. — Он хлопнул себя по голове. — Не могу вспомнить. Господи! Я потерял память. Что-то здесь не то. — Он постучал кончиком пальца по виску. — Должно быть, мое серое вещество начало… испаряться. Мне нужно какое-нибудь лекарство. — Он посмотрел на доктора. — Как по-вашему?
Доктор прикусил губу, сдерживая смешок.
— По-моему, тебе нужно отправиться домой и принять горячий душ. Расслабиться. Выпить. Чего- нибудь покрепче. Это поможет лучше таблеток. Пей медленно, маленькими глотками.
— И что? — уставился на него Остин.
— Во время выпивки тебе захочется подумать о Монике.
— О Монике? А она при чем?
— Я могу заблуждаться, но, по-моему, болезнь и ее лечение всецело зависят от Моники.
— Это так по мне заметно?
— Временами да.
Остин запихнул руки в карманы джинсов.
— Она не желает меня видеть, а когда смотрит, во мне возникает ощущение, будто она смотрит на своего дедушку. В ее глазах то почтение к нему, и тогда мне кажется, что я никогда не стану вровень с его образом, то, наоборот, осуждение. На меня накатывает то одна волна, то другая. Я знаю, что мне нужно как-то выбираться на сушу, но в то же время хочется выстоять под ударами, чего бы это ни стоило. — Он уловил выражение озабоченности на лице доктора. — Я помаленьку схожу с ума?
— Пожалуй.
— Так что же мне, в конце концов, делать?
— Пойти домой и выпить, — повторил рекомендацию доктор, похлопывая Остина по спине. — Ответ придет сам собой.
Остин помотал головой.
— Вы помогли мне во многом, но в данном случае мне больше подходит постельный режим.
— Мне пора заняться бронхитом мистера Хаскинса, — улыбнулся врач.
— Прошу прощения, доктор, — извинился Остин, почувствовав, что его взвинченность спала. — Просто…
— Я знаю, сынок. Ты никогда не влюблялся раньше. Не волнуйся. Это не смертельно.
— Не правда. Я едва не женился. Это был болезненный опыт, и я поклялся никогда больше его не повторять.
— Если бы это так сильно тебя затронуло, — улыбнулся доктор, — то особых проблем с Моникой не возникло бы.
— Это еще почему?
— Потому что ты все еще чах бы по своей прежней пассии. Обдумывал бы, как ее вернуть. Если бы ты по-настоящему любил кого-то, то у Моники не было бы ни единого шанса.
— Ерунда.
— Прости, но я слишком много пожил на этом свете и научился замечать то, чего не видит большинство людей. Вот почему меня называют доктором. А теперь выметайся отсюда. У меня много дел.
Остин нехотя вышел из комнаты. Его слегка пошатывало, и Мирна, наверное, подумала, что он был не в себе, когда появился из-за двери.
Влюбился? Неужели доктор спятил? Он не влюбился в Монику, а хотел ее как женщину. Вожделел. Но разве это любовь? Нет. Он любил раньше, и то чувство не имеет ничего общего с теперешней безумной жаждой обладания. Мания. Опасное расстройство, невроз. Нет, его проблема не в том, что он влюбился, а в том, что в Силвер-Спе нет ни одного психиатра…
Моника гнала Старшайна в гору по заросшей изумрудной травой земле, где паслись ее овцы. Горный пейзаж мог усмирить ту смуту, в которую погружалась Моника всякий раз, когда видела Остина. Созерцание окрестностей всегда проясняло ее рассудок.
Дэйзи с лаем понеслась сквозь густую высокую траву к отаре овец. Моника, улыбнувшись ее пастушескому рвению, полной грудью вдыхала свежий воздух. Едва собачий лай смолк, она услышала низкий звериный стон из-за деревьев. Она поняла, что скоро ее отара пополнится новым ягненком. Моника спешилась, осторожно приблизилась к месту, где лежала овца, и увидела, что роды проходят трудно. Однажды Моника принимала тяжелые роды у коровы, и тот опыт пригодился ей теперь.
— Держись, девочка. Мы сделаем это вместе. Все будет хорошо, — сказала она, засучив рукава.
Моника выждала, пока стихнут схватки, и сунула руку в родовой канал. Овца закричала от боли, и эхо разнесло ее крик по горам…
Несмотря на уважение к доктору, Остин знал, что выпивка не решит его проблемы. К тому же
