Мир созрел для новостей.
Официант предложил Феликсу шампанского. Тот отхлебнул немного, усадил Аделину с сестрой и поднялся на возвышение.
Журналистская элита заняла свои места и почтительно притихла. «Это тебе не папарацци»,– подумал Феликс.
– Добрый вечер,– произнес он, жмурясь в свете софитов.– Большинство из вас меня знают. Я – доктор Феликс Росси, микробиолог и врач, а также организатор третьей исследовательской группы по изучению Туринской плащаницы.
– Громче, пожалуйста.
– Да-да, конечно.
В горле у него пересохло, ладони вспотели. Некогда уважаемый человек, почти праведник, этим выступлением он как минимум рушил собственную карьеру. В финансовом плане он, может, и не пострадает, однако ни Церковь, ни коллеги отныне не станут ему доверять. Впрочем, его это не волновало.
– До вас доходили слухи, что я выкрал нити из Туринской плащаницы…
По комнате прошел ропот.
Феликс взглянул в телекамеры.
– Так вот, это правда.
Гробовая тишина.
– Да, в январе прошлого года я выкрал две нити из Туринской плащаницы. Приношу извинения католической церкви за то, что предал ее доверие. Я приму всякое высказанное ей порицание.– Феликс сглотнул, пытаясь избавиться от кома в горле.– На этих нитях я обнаружил крупный кластер нейтрофилов – белых кровяных телец, присутствующих на месте свежих ран. – Он снова умолк, давая мысли о ранах Христовых проникнуть в людские умы.– Из них я получил ДНК человека мужского пола.
Спокойствие закончилось. Фотографы повалили на подиум, щелкая затворами фотокамер. Всем срочно понадобилось заснять сумасшедшего гения в момент исповеди. Камера взяла его лицо крупным планом, однако Феликс почти ничего не замечал.
Он продолжил:
– Методом трансплантации ядер я заменил ДНК донорской яйцеклетки на таковую клеток человека с плащаницы и позволил ей развиться до стадии бластоцисты. Затем я поместил получившийся до-эмбрион в матку суррогатной матери. .. – Феликс опустил голову, прошептал молитву и твердо взглянул в камеру и невидимые глаза противника. – Мэгги Джонсон, тридцатипятилетней черной женщины из Гарлема, которая служила у меня домработницей. Приблизительно в полночь на шестое сентября она произвела на свет ребенка, мальчика.
Все, кто сидел, повскакали с мест – тут уж никакие правила приличия не помогли. Отовсюду посыпались вопросы. Феликс перешел на повышенный тон:
– Он родился раньше срока, недоношенным!
Те, кто расслышал его среди общего гвалта, прикрикнули на соседей. Мало-помалу восстановилась тишина.
Феликс смотрел прямо в камеру, в невидимые глаза, от которых всякого бросало в дрожь.
– Мне не удалось его спасти. Он родился на два месяца раньше срока. Мы даже не успели попасть в больницу. Его мать погибла от сильной потери крови.
Во втором ряду поднялся Джером Ньютон.
– Вы хотите сказать, что… после всего…
Феликс понял, что журналист запнулся, думая о Сэме.
– Клон Иисуса не выжил,– закончил за него Росси.
На девятом этаже самого престижного клуба, в одном из Соборных залов, те, кто стоял, печально поникли головами, сели или привалились к обитым бархатом стенам.
Феликс Росси, его сестра Франческа и Аделина Гамильтон стояли на красной ковровой дорожке у входа в жилой дом на Пятой авеню, куда никто из них уже не чаял вернуться.
Чувствуя, что сверху за ним пристально наблюдают, Феликс оглядел широкий тротуар. Тяжелая стеклянная дверь с бронзовой ручкой казалась далекой, как небо. Из Центрального парка доносилось конское ржание, по улице с грохотом мчали машины.
– Знаешь, Фликс,– произнесла Франческа,– у меня такое чувство, будто перед нами – адские врата.
Он выпустил ее руку и обнял их с Аделиной за плечи, давя в себе желание посмотреть на пентхаус.
– Так и есть.
За дверью возник странный незнакомец в долгополом зеленом сюртуке и шляпе с черными полями. Феликс догадывался, что перед ним не обычный швейцар. Как и Сэм прежде, тот тайно служил хозяину пентхауса.
– Где-то наш Сэм Даффи, славный малый…– прошептала Франческа, когда они пошли к дверям.
– Тсс,– шикнул на нее Феликс.
В новом привратнике не было ничего от веселого, верного Сэма… верного до конца. Мрачный, жилистый, вороватый, на иссохшем лице – лице охотника и жертвы – печальные щенячьи глаза.
Швейцар вышел под навес и встал спиной к двери, загораживая им путь.
