Роберт кивнул.
— Именно. Полгода я и близко не подходил к ее дому. Но она была моей судьбой, Саймон, моим предназначением… Сам видишь, чем все это кончилось.
— Уж не намекаешь ли ты, что Дженифер — моя судьба и мое предназначение? — озадаченно спросил Саймон.
— Я всего лишь говорю, что она необыкновенная женщина. Я видел ее в самых тяжелых обстоятельствах и могу об этом судить. Не убегай от нее, как я пытался убежать от Сандры. Женись на ней, заведи детей, наполни свой пустой дом любовью и жизнью… Если я смог, то сможешь и ты. Ну вот, собственно, и все. Обещаю, что никогда больше не стану возвращаться к этой теме.
Он хлопнул Саймона по плечу и перевел разговор на другое.
В тот вечер актер возвращался домой в глубокой задумчивости. Войдя в холл, он словно впервые обратил внимание на то, каким холодным и безликим выглядит его жилище. Чистота и порядок. И ничего больше. Хочется ли ему всю жизнь провести в этом стерильном порядке, чувствуя, что он не живет, а прозябает?
Они с Робертом дружили много лет, и в первый раз за все эти годы известный актер почувствовал, что завидует журналисту. Пусть Робу никогда не сколотить состояния, зато у него есть то, чего не купишь ни за какие деньги: любящая семья, дети, атмосфера смеха и радости. Роберт завоевал свою Сандру и теперь готов до последнего вздоха лелеять и оберегать ее и детей.
Точно так же и он бы хотел до последнего вздоха лелеять и оберегать Дженифер…
Потрясенный этим откровением Саймон опустился в кресло и уставился на кровать, в которой они с Дженифер провели столько упоительных ночей. Он не мог жить с ней. И не мог жить без нее.
Патовая ситуация.
И что теперь делать?
15
Ответ пришел сам собой. Позвонить ей. Поговорить. Сказать, что ужасно скучает, что без нее жизнь его стала тоскливой и неполной. А там будь что будет.
Пусть это не любовь. Но это хотя бы начало.
Не давая себе времени передумать, Саймон потянулся к телефону, набрал номер и с бешено бьющимся сердцем принялся ждать ответа.
Гудок… второй… пятый…
Щелкнув, включился автоответчик. Голос Дженифер — такой далекий, такой бесстрастный — сообщил, что ее нет дома, но сообщение можно оставить после гудка.
Не зная, что сказать, Саймон торопливо опустил трубку.
Нет дома. Но где же она? Уехала из Бингли? Но тогда бы телефон в доме был отключен. Наверное, просто куда-то вышла. А чего еще он ждал? Что Дженифер сутками напролет просиживает у телефона в ожидании его звонка?
Борясь с разочарованием, Саймон включил на прослушивание собственный автоответчик. Красная лампочка мигала, давая понять, что сообщения есть.
Раздался незнакомый женский голос:
— Мистер Ричардс, это Конни Фенвик из Бингли. Я мать Ларри, Олли и Фредди. Мы с вами встречались в кафе Ивонны. У меня для вас плохая новость. Дженифер серьезно пострадала, упав с лошади. Она лежит в больнице в Голуэе, без сознания. К сожалению, я не могу сейчас быть с ней, мой Ларри заболел гриппом. Если захотите узнать подробнее, звоните мне или непосредственно в больницу.
Конни продиктовала два номера. В голосе женщины явственно сквозила неприязнь. И Саймон ее не винил. С какой стати ей испытывать дружеские чувства к человеку, который так по-свински обошелся с ее подругой?
Неверной рукой положив трубку на место, он встал и подошел к окну. Колени его тряслись. Дженифер разбилась. Разбилась так сильно, что Конни сочла нужным, преодолев свою антипатию, позвонить ему.
Саймон с трудом сглотнул. Если ему и требовались доказательства того, как много молодая женщина значит для него, то теперь они у него появились. Но означает ли этот глубокий, всеобъемлющий ужас — любовь? Как может судить о любви тот, кто никогда не любил?
Сердце сжалось от новой страшной мысли. А вдруг уже слишком поздно? Вдруг он потеряет Дженифер прежде, чем успеет сказать ей о своих чувствах, извиниться за то, что вел себя как последний осел?
Позвонив в аэропорт, Саймон забронировал себе место на ближайший рейс до Голуэя. Времени до отлета оставалось мало, и ему следовало поторопиться. Но все равно Саймон набрал номер больницы и попросил к телефону врача, лечащего Дженифер.
— Меня зовут Саймон Ричардс, я друг Дженифер О'Конноли. Я звоню из Дублина. Только что я узнал, что с ней произошло несчастье.
— Она в очень тяжелом состоянии, мистер Ричардс. У нее сильная травма, сотрясение мозга. Она без сознания и, что хуже всего, совершенно не борется за жизнь. Если вы считаете, что можете как-то помочь, лучше бы вам приехать как можно скорее.
— Да-да, — срывающимся голосом заверил врача Саймон. — Я буду, как только смогу. Спасибо.
Никогда еще, даже в самые черные дни, он не испытывал такого леденящего душу страха, такого беспросветного отчаяния. Трясущимися руками Саймон зашвырнул какие-то вещи в сумку, позвонил в театр и кинулся к гаражу. В мозгу билась одна-единственная мысль: успеть увидеть Дженифер, вдохнуть, если получится, в нее волю в жизни.
Она полюбила его, а он оттолкнул ее. Неужели это лишило ее желания жить? Неужели ее любовь настолько сильна?
Он как вкопанный застыл на пороге палаты, впившись глазами в хрупкую женщину, что лежала на кровати, накрытая ослепительно белым одеялом. К руке ее тянулись трубки с какими-то растворами, тонкие проводки шли от повязки на голове к непонятным, но зловещего вида приборам в изголовье. Лицо молодой женщины было белым как мел, на висках выступили крохотные капельки пота.
Придвинув стул, Саймон сел рядом с кроватью. Сжал в руках безжизненную ладонь Дженифер, нежно погладил — как гладил в те счастливые дни, когда они делили иное, не больничное ложе.
Сердце его сжималось от невыносимой боли. Не обращая внимания на сидящую в углу сиделку, Саймон нагнулся к Дженифер, пытаясь передать ей всю свою силу.
— Милая, это Саймон. Я здесь, с тобой. Нам не следовало расставаться, я не должен был так поступать с тобой, не должен. Ты не представляешь, как мне стыдно, как мне жаль за содеянное. Но сейчас я здесь, с тобой, и не уйду, пока ты не начнешь поправляться. А ты поправишься, Дженифер, обязательно поправишься… У тебя еще вся жизнь впереди…
Он продолжал говорить, сам не зная что, лишь инстинктивно чувствуя, что умолкать нельзя. Рассказывал ей о Роберте и о Сандре, об их детях, о том, как это хорошо, когда у тебя есть настоящий друг. А потом, незаметно для себя, рассказал о своем детстве, об одиночестве и страхе. Но вместе с печальными, тягостными воспоминаниями на ум приходили и другие, не столь удручающие. Он вспоминал блики солнца на море, крики чаек, соленый морской запах, простор и свободу.
Сиделка подошла поправить Дженифер подушку и сменить раствор в капельнице. Заглянувший в палату врач проверил показания приборов и что-то тихонько пробормотал себе под нос. Саймон понимал: медперсонал делает все возможное. Теперь многое зависит от самой Дженифер. И от него.
На секунду отойдя, чтобы сполоснуть лицо холодной водой, он вернулся к кровати, снова взял молодую женщину за руку и прижался лицом к ее щеке.
— Дженифер, ты должна выздороветь. Ты нужна мне.
Во второй раз за время их знакомства глаза ему защипали слезы.
— Ты нужна мне, — прошептал Саймон, а потом вдруг услышал, как произносит то, что и не думал никогда говорить ни одной женщине: — Я люблю тебя, Дженифер. Люблю!
