– А, понимаю. Небрежная работа, но ведь и обучают в наши дни просто отвратительно. Итак, полагаю, причиной смерти действительно является убийство. Да, это достойно сожаления, хотя не такого, как это заведение.
– Джоуи сказал, что его не устраивают условия, которые предлагает Чарли. Он хочет не одну пятую, а половину.
– Ничего удивительного. Но боюсь, он может остаться ни с чем. Первоначальная восторженность вашего клиента от моего предложения, похоже, пошла на убыль.
– Он колеблется?
– Да, к сожалению. Это могла бы быть такая чистая сделка, такая выгодная для всех заинтересованных сторон, но этот жалкий олух не перестает лепетать о своей матери.
– Он к ней привязан.
– Состояние, достойное сожаления. Вы близки со своей матерью, Виктор?
– Не совсем.
– Это означает, что вы все еще слишком близки, чтобы приобрести душевный комфорт. Возвращайтесь ко мне, когда возненавидите ее с той убийственной страстью, которая будет кипеть в крови спустя десятилетия после того, как ее похоронят в грешной и грязной земле, и тогда мы поговорим. О Боже, у нас незваный гость!
– Где? – Я повернул голову, но увидел всего лишь подходившую к нам барменшу с подносом и кувшином пива.
– Не в зале, а на столе.
И действительно, «гость» стремительно мчался к моему локтю. Я отдернул руку, и жирный коричневый таракан пронесся к краю стола, покружил и застыл, пошевеливая усиками. Потом побежал в ту сторону, откуда явился, и опять замер, теперь уже навек, потому что на него опустился графин с пивом. Две пенящиеся капли, как две слезы, упали на стол.
– Вот ваш «Юн-лу», – сказала барменша и поставила рядом с кувшином два стакана. – Захотите еще, крикните.
Лавендер Хилл некоторое время смотрел на меня с веселой искоркой в глазах. Цвет его радужки вполне гармонировал с цветом твари, только что сновавшей по столу. Лав засмеялся, взял кувшин с пивом и доверху наполнил стаканы. Когда он наклонил кувшин, я увидел безжизненное пятно, прилипшее к стеклянному дну.
– Иногда приходится выступать в роли кувшина, – сказал Лав, – а иногда – в роли таракана. Поговорите от моего имени с вашим клиентом. Убедите, что эта сделка в его интересах.
– Вы хотите сказать: «Убедите его совершить преступление». Нет, спасибо.
Я несколько раз приложился к стакану. Странно, но на вкус пиво оказалось великолепным – прохладным и терпким. Может быть, причиной тому был раздавленный таракан – ведь кладут же червяка в бутылку с текилой.
– У меня есть идея, – сказал Лав с лицемерной искренностью в голосе, как будто идея только что пришла ему в голову. – Вам нужно поговорить с его матерью. Как я понимаю, вы с ней общаетесь. Посоветуйте ей выбрать тот путь, который вы считаете самым выгодным и безопасным для сына. Вы не будете уговаривать Чарли нарушать закон, но сделаете то, что, вполне возможно, спасет ему жизнь.
– Если хотите встать на сторону матери Чарли, то ради Бога, но это вряд ли поможет. Ей нужно, чтобы сын вернулся домой, – ради этого все и затевалось. Поверьте мне, Лав, не стоит вставать у нее на пути.
– Вот как. – На его полных губах заиграла улыбка. – Думаю, что смогу с ней справиться.
– Тогда захватите с собой армию. – Я допил пиво, поставил стакан на стол и сказал, понизив голос: – На кого вы работаете?
– Вам следовало бы знать, что мне платят не только за работу, но и за благоразумие.
– О, я тоже могу быть благоразумным, когда захочу, но меня удивляют некоторые обстоятельства. Из фонда Рандольфа похитили две картины, Рембрандта и Моне. Вы же говорили только о Рембрандте. Почему так?
– В «Новостях» упоминали только Рембрандта.
– Такой умный человек, как вы, Лав, человек, который, по вашему утверждению, всегда готовит домашние задания, наверняка спросил бы о двух картинах.
– Моего коллекционера не интересует вторая картина.
– Верится с трудом. Если он такой, каким вы его описывали, то ничто не доставит ему большее наслаждение, чем приобрести два шедевра в процессе одной незаконной сделки.
– Кто может познать непостижимый разум непристойно богатых? Фицджеральд прав: они отличаются от обычных людей – от вас и меня.
– Конечно, отличаются – они платят меньше налогов. Но немного настораживает то, что вы не спросили о второй картине. Словно ваш коллекционер уже знал, что Чарли доступен только Рембрандт. Как он узнал об этом?
– Как он узнал, меня не касается.
– А как вы догадались, что нужно связаться с Ральфом и Джоуи, когда решили, что не договорились со мной? Почему вы выбрали именно их?
– Они старые друзья Чарли.
– Но они были больше чем друзьями, не так ли? Они хотели получить долю с картины, и вы об этом знали. И каким-то образом узнали также о моем отце.
– К чему вы клоните?
– Мне кажется, вы работаете на того, кто участвовал в происшествии, имевшем место тридцать лет назад. Мне кажется, вы работаете на человека, которому наплевать на картину, – он просто хочет купить молчание. И не только Чарли, но и остальных. Ральфа он уже с вашей помощью заставил замолчать. Такая же участь ждет и Джоуи, если вам удастся встретиться с ним лично.
Лав насмешливо зааплодировал:
– Ну разве вы не смышленый мальчик? Довольно остроумная версия, если исключить, что она полностью и чудовищно неверна. Если бы я убил Ральфа, его смерь быстро списали бы на самоубийство, можете мне поверить. Что касается того, что картина не важна для моего клиента, это ложь, ложь и еще раз ложь. Уверяю: все, что мне нужно, – это приобрести Рембрандта. Мне платят только на этих условиях, и я намерен получить свои деньги. И наконец, по поводу предположения, что основной целью моего клиента является молчание свидетелей. Мне неизвестны его истинные намерения, но позвольте спросить: зачем ему это? Я не адвокат, но знаю, что срок давности по этому ограблению истек. Зачем губить человеческие жизни, если история уже закончилась?
Из кармана пиджака я вынул фотографию и бросил ему. Он поднял ее, посмотрел, прищурившись.
– Никогда не любил детей.
– Ее зовут Шанталь Эдер. Это снимок тридцатилетней давности. Она исчезла одновременно с картиной Рембрандта. С тех пор от нее ни слуху ни духу.
Он опять посмотрел на фотографию, закусил нижнюю губу, пытаясь понять, что мне нужно.
– Именно историю с девочкой не хочет предавать огласке ваш клиент, – сказал я.
– Она мертва?
– Возможно. А может быть, ее незаконно удерживают, как украденную картину. Держат где-нибудь взаперти, изредка навещают. Кто знает.
– И вы намерены заняться ее поисками, я правильно понял?
– Правильно.
– И будете искать ее до тех пор, пока вам не заплатят хорошие деньги.
– На свете нет таких денег.
– Хорошие деньги всегда есть и будут, Виктор, и вы это должны знать.
– Не думаю, – ответил я, развязал галстук и начал расстегивать рубашку.
Глаза Лавендера Хилла метнулись в сторону бара, чтобы проверить, не наблюдают ли за нами, потом он наклонился ко мне. Он смотрел, как каждая пуговка выскальзывает из петли. Увидев татуировку, он
