Михаил Любимов
Гуляния с Чеширским Котом
Посвящение Саше
(с надеждой войти в историю, как лорд Честерфилд в письмах сыну)
Только на первый, поверхностный взгляд, дорогой мой сын, гуляние с котом кажется простым занятием. Во-первых, постоянно нужно проявлять бдительность, чтобы не наступить коту на лапку или, не дай бог, на хвост. И совсем беда, если рядом вдруг оказывается собака: ошалевший от ужаса кот мчится прочь со скоростью света и легко забирается на самое высокое дерево (сколько раз мне приходилось вызывать пожарную машину, чтобы его оттуда снять!). Во-вторых, коты чрезвычайно наблюдательны, преисполнены чувства собственного достоинства и благородства и, главное, умны и совершенно не переносят глупости, которые, словно хлопья снега, постоянно сыплются из человеческих уст. Таким образом, приходится следить не только за своими ногами и чужими псами, но и за языком и даже за собственными мыслями, которые, между прочим, коты читают на расстоянии.
Волею судьбы ты рожден в Майл-Энде, когда-то самом нищем квартале трущобного Ист-Энда, где черпали свое вдохновение классики марксизма. Волею той же судьбы тебе довелось участвовать в низвержении системы, построенной на этом учении и доведенной дураками до абсурда, — впрочем, и новая система не вызывает восторгов. Разве я думал о таких драматических переменах в нашей стране, читая тебе в детстве «Алису» и демонстрируя улыбающегося Чеширского Кота в исполнении художника Джона Тенниела?
Что делать! Утешает, что и Англия тоже серьезно изменилась. Время мощно и беспощадно прошлось по Британской империи, совсем другими стали леди и джентльмены, и даже твой Ист-Энд с нищими лачугами постепенно превращается в модный, процветающий район. Кто знает? — глядишь, через несколько десятков лет туда переселятся парламент и даже сами Ее или Его Величества, которым станет невмоготу функционировать в Букингемском дворце, почти в самом центре загазованного Уэст-Энда.
Гуляя с Чеширским Котом, я размышлял (стараясь не выглядеть слишком безмозглым) о разных превратностях быстротечной жизни, нашей и английской, предавался сладким воспоминаниям молодости и жутко боялся выглядеть как лорд Честерфилд, замучивший своего сына занудными назиданиями.
Так прими же этот опус как дань твоему первому крику, твоим первым шагам по земле, а заодно и нашим с мамой счастливым дням в свободном и суровом Альбионе.
Гуляния с Чеширским Котом
Завтра в семь часов совершится странное явление: Земля сядет на Луну. Об этом и знаменитый английский химик Веллингтон пишет. Признаюсь, я ощутил сердечное беспокойство, когда вообразил себе необыкновенную нежность и непрочность луны. Луна ведь обыкновенно делается в Гамбурге; и прескверно делается. Я удивляюсь, как не обратит на это внимания Англия.
Интродукция
Но взял он меч, и взял он щит,
Высоких полон дум.
В глущобу путь его лежит
Под дерево Тумтум.
Пушкин писал: «Если хочешь услышать глупость о России, спроси у иностранца».
Ну, а если хочешь услышать глупость об Англии?
Возникает комплекс неполноценности, дрожит рука и тянет на эпитафию самому себе.
Утешает, что об Англии написаны такие эвересты и монбланы, что сквозь эти завалы мудрости и глупости невозможно продраться, взаимоисключающих мнений невпроворот, и каждый норовит сделать великое открытие на ниве английского национального характера.
Что же это за фрукт — англичане?
Французский писатель Пьер Данинос в 1954 году трепанировал английский череп и застыл от восхищения:
«Первое, что бросилось ему в глаза, был линкор флота Ее Королевского Величества, затем он обнаружил плащ, королевскую корону, чашку крепкого чая, доминион, полисмена, устав королевского гольф-юту-ба святого Андрея, британское хладнокровие, бутылку виски, Библию, расписание пароходов Кале — Средиземное море, сиделку из Вестминстерской больницы,
крокетный шар, туман, клочок земли, над которой никогда не заходит солнце, и в самых сокровенных глубинах мозга, поросших столетним газоном, — плётку-семихвостку и школьницу в чёрных чулках».
М-да…
С детства меня посещали разные англичане: «по Бейкер-стрит, по Бейкер-стрит шагает быстро мистер Смит», а позднее вызывающая рыдания крошка Доррит, во время эвакуации в Ташкенте я боялся выходить в коридор, заваленный саксаулом, из которого могла вылезти собака Баскервилей с огненно- зелеными глазами, от подвыпивших гостей я часто слышал тягучую «Дубинушку» (в те времена еще любили петь за столом, а не безмолвно орудовать ножом и вилкой), там «англичанин-мудрец, чтоб работе помочь» изобретал машину, а русский мужик затягивал себе родную «Дубину»…
В школе запомнилось пушкинское «как денди лондонский одет», у Лескова придурковатый Левша утер нос умнику-англичанину, подковав блоху, и я светился от национальной гордости[1].
Кто-то подарил мне «Маленького лорда Фаунтлероя» еще в дореволюционном издании, и, хотя его образ жизни с персональным конем и слугами противоречил кодексу морали пионера, я проникся уважением к маленькому лорду, иногда надевал шляпу и любовался своим джентльменским видом в зеркале.
Англичане делились на хороших и плохих — первых было не так уж много: ограбленные крестьяне, восстававшие под предводительством Уота Тайлера, несчастные бедняки у Чарльза Диккенса[2], луддиты, ломавшие станки (они не успели прочитать Маркса и понять, что выход — в диктатуре пролетариата), лорд Байрон, сочувствовавший греческим повстанцам (позже я узнал, что он любил турок и особенно турчанок), честный утопист Роберт Оуэн, прогрессивный Чарльз Дарвин, возмутивший Церковь своим обезьяньим открытием, и, конечно, все, кто поддерживал молодую советскую республику, особенно английские коммунисты во главе с генеральным секретарем Гарри Поллитом. Все хвалили англичан за приют, который они дали Марксу и Энгельсу, бившему в «Колокол» Герцену и, конечно, Ленину с Крупской, это считалось чуть ли не главным английским вкладом в историю.
Плохих англичан резко перевешивало количество хороших: они выбивали сверхприбыли в Англии и колониях, они расстреляли Бакинских комиссаров, они направляли и вдохновляли интервенцию, они увязли в
