развестись с женой, пожелавшей вместе с дочерью эмигрировать из столь любимой Граевским Польши в США.
Крутая перемена в его… нет, не в жизни, а в мировоззрении, произошла в 1955 году, когда из Израиля пришла весь о том, что его отец тяжело болен. Преуспевающий польский журналист Виктор Граевский взял отпуск, чтобы навестить отца, и, таким образом, волею судьбы ступил на Землю обетованную.
Молодое еврейское государство потрясло его – внезапно оказавшись среди евреев, он буквально в течение нескольких дней из убежденного коммуниста превратился в не менее убежденного сиониста, истово верящего в то, что евреи должны жить только на своей земле. Приняв решение остаться в Израиле навсегда, Граевский подал соответствующее заявление о предоставлении ему гражданства в МВД страны и стал ждать ответа. Но когда он явился в местное отделение МВД за тем, чтобы получить израильское удостоверение личности, к нему неожиданно подошли двое в штатском и попросили пройти с ними в отдельный кабинет.
Там, оставшись с ним с глазу на глаз, они убедили Граевского временно отказаться от своих планов и вернуться в Польшу – чтобы послужить Государству Израиль.
Следует сказать, что в различных партийных и государственных органах Польши, а также в польской разведке тогда работало немало евреев, и именно через Польшу в Израиль шла основная информация о планах СССР в отношении Израиля. Граевского попросили стать одним из таких «информаторов», и после некоторых колебаний он согласился. А спустя всего несколько месяцев после возвращения в Варшаву ему привалила неслыханная удача.
Те, кто более-менее знаком с советской историей, наверняка помнят, что зимой и ранней весной 1956 года в СССР шла напряженная подготовка к XX съезду КПСС, на котором должен был прозвучать секретный доклад нового генсека Никиты Сергеевича Хрущева о преступлениях Сталина и его клики. Сам текст доклада готовился в глубокой тайне, но одновременно в Политбюро ЦК КПСС понимали, что следует хоть как-то подготовить партийное руководство на местах и в братских соцстранах к тем откровениям, которые прозвучат в докладе. И потому еще до открытия XX съезда текст будущей речи генсека в столь же глубокой тайне был разослан секретарям обкомов, а также высшим руководителям Болгарии, Польши, Чехословакии, Венгрии и других стран.
Именно в это время Виктор Граевский очень близко сошелся с девушкой, работавшей машинисткой в ЦК компартии Польши. Узнав, что его пассии поручили срочно перепечатать какой-то прибывший из Москвы текст, Граевский попросил у нее разрешения прочитать его, а затем, сделав копию, переслал в Израиль. Вот так и случилось, что текст того знаменитого хрущевского доклада оказался в руках израильтян прежде, чем Никита Сергеевич поднялся на трибуну XX съезда. Известие об этом произвело и в СССР, и в других странах эффект разорвавшейся бомбы, и именно оно заставило мир впервые заговорить о всесилии израильской разведки. Так невинная сотрудница отдела машинописи ЦК компартии Польши, сама того не ведая, породила один из самых стойких мифов XX века – миф о том, что «Моссад» является лучшей разведслужбой мира.
С этого времени Граевский стал активно переправлять в Израиль документы, проходившие через ЦК компартии Польши. В январе 1957 года над ним нависла угроза разоблачения, и, почувствовав это, его иерусалимское начальство дало Граевскому указание немедленно выехать в Израиль. Что он с удовольствием и сделал, не ведая, что в Израиле ему предстоит стать платным агентом КГБ и ГРУ.
В Иерусалиме не забыли тех услуг, которые оказал молодому еврейскому государству Виктор Граевский.
Сразу по прибытии в страну ему предоставили считающуюся по тем временам весьма просторной государственную квартиру и устроили на работу на две хорошо оплачивающиеся должности – начальника отдела радиовещания на польском языке для выходцев из этой страны и советника отдела пропаганды Восточноевропейского департамента израильского МИДа.
Одновременно Граевского направили в ульпан по изучению иврита, где в то время гранит древнееврейского языка грызли и несколько сотрудников советского посольства. И если знакомому с ивритом с детства и вдобавок весьма способному к языкам Граевскому учебный материал давался без труда, то его «одноклассники» из СССР просто терялись от обилия местоименных суффиксов, глагольных форм и совершенно чуждой русскому уху фонетики.
Прекрасно знавший русский язык Граевский старался по мере сил помочь им продвинуться в изучении языка, и это не могло не способствовать тому, что между ним и несколькими советскими дипломатами установились приятельские отношения. Особенно сблизился Граевский с Валерием Осадчим – тогдашним резидентом КГБ в Израиле. Понятно, что свою причастность к этой организации Осадчий не афишировал, а числился скромным помощником торгового атташе советского посольства.
Именно с Осадчим Граевский совершенно случайно столкнулся спустя несколько месяцев после окончания ульпана в коридорах израильского МИДа. Если Граевского встреча совершенно не удивила (где же еще он мог столкнуться со знакомым дипломатом, как не в МИДе?), то на Осадчего она произвела немалое впечатление: он никак не ожидал, что новый репатриант, находящийся в стране менее года, может стать сотрудником данного министерства. Старые приятели разговорились, и Валерий Осадчий предложил Граевскому отметить его столь удачное трудоустройство в уютном ресторанчике в Яффо.
Граевский согласился, но как только они расстались, позвонил в ШАБАК, сообщил о предложении сотрудника советского посольства и спросил, что ему делать дальше. В ШАБАКе, разумеется, были прекрасно осведомлены, кем на самом деле является Валерий Осадчий.
– Вы правильно сделали, что приняли предложение этого человека, – ответили Граевскому. – Обязательно пойдите на встречу. Ну, а после нее напишите, пожалуйста, отчет, о чем вы говорили с господином Осадчим.
В назначенный день Граевский «обмыл» с Осадчим свое назначение на пост советника МИДа. На столе стояла запотевшая бутылка водки, среди тарелок с холодными закусками дымилась зажаренная на огне рыба, но когда пришло время писать отчет, Граевский понял, что писать ему, в сущности, не о чем: разговор между ним и Валерой носил самый невинный характер. Говорили о книгах, о женщинах, о погоде и прочих пустяках, и никакого даже намека на предложение о сотрудничестве со стороны советского дипломата не последовало. Правда, расплатившись, он предложил Граевскому снова встретиться через две недели, но этим все и кончилось.
– Очень хорошо! – заметил сотрудник ШАБАКа, прочитав отчет Граевского, уместившийся в несколько строчек на тетрадном листе бумаги. – Пойдите на вторую встречу в назначенное вам место. И, само собой, не забудьте написать отчет!
Вторая встреча произошла в том же яффском ресторанчике и с тем же антуражем: ледяной водкой, рыбой и отличным мясным шашлыком. На этот раз Осадчий как бы невзначай перевел разговор на политику, в ходе которого выяснилось, что у него с Граевским немало общего во взглядах – оба они хотят, чтобы на Ближнем Востоке был мир и чтобы здешние политики не наделали каких-либо глупостей.
– А значит, – многозначительно добавил Осадчий, – нам с вами есть о чем поговорить не только сегодня, но и в будущем…
На третьей их встрече в ресторане Осадчий неожиданно сообщил Граевскому, что уезжает в Москву, но попросил собеседника встретиться с его преемником – Виктором Калуевым. Следуя данным ему указаниям, Граевский согласился, и во время первой встречи Калуев попросил его составить «небольшую справочку» о ведущих израильских политиках и политических партиях.
– Видите ли, – сказал Калуев, – человек я тут новый, в местных реалиях пока не разбираюсь и был бы очень благодарен вам за помощь…
В ШАБАКе, узнав об этом, радостно потерли руки: русские явно приступали ко второму этапу вербовки агента.
Понятно, что справка эта Калуеву была совершенно не нужна, так как он был прекрасно подготовлен к работе в Израиле. Но, давая поручение Граевскому, он, во-первых, пытался проверить, насколько тот готов к сотрудничеству, а во-вторых, получить некий документ, с помощью которого Граевского потом можно было бы шантажировать. Составив справку, Граевский показал ее своему боссу в ШАБАКе и, получив добро, передал ее Калуеву.
На следующей встрече Калуев протянул Граевскому 200 лир – немалые по тем временам деньги, равные месячной зарплате среднего израильского рабочего.
