Горыныч.
Я замыкал колонну, поэтому прекрасно видел, как безразмерный монстр менял одну уставшую голову, державшуюся за ментовский зад, другой. Освободившаяся пасть тут же выпускала маленький язычок пламени, вроде как у зажигалки.
Жомов, наконец, сообразил, что к нему на буксир кто-то прицепился, и оторвал Горыныча от штанов. Тот от облегчения выпустил пламя сразу из всех своих огнеметных орудий. Жомов чихнул.
– Прекратишь ты гореть, зажигалка хренова? – поинтересовался Иван. – Карманы у меня сзади не спалил?
– Не спалил, – ответил Горыныч и снова рыгнул тремя огоньками. – У меня, между прочим, изжога от повышенной кислотности желудка. Посмотрел бы я, что с тобой бы было, если бы ты столько мокриц сразу съел, а затем резко деформировался.
– Да я и от одной мокрицы деформируюсь на хрен так, что меня даже повариха из детдома не узнает! – фыркнул Жомов. – А если у тебя изжога, соды выпей. И не фига мне тут огнем пыхать…
Поспорить дальше они не успели. Сэр Грифлет знаком приказал остановиться и всех подозвал к себе. От любопытства Горыныч вновь стал увеличиваться, и Жомову пришлось остановиться. Я обогнал всю толпу и, прежде чем Рабинович успел схватить меня за ошейник, выглянул за угол. Что, у меня ни нюха, ни слуха нет, что ли?!
Ошарашенные моей выходкой беглецы похватались за то оружие, что у них было (причем Жомов выставил перед собой Горыныча. Вместо огнемета) и бросились за мной. Естественно, что за углом они увидели только низкую дубовую дверь и никакой охраны. Могли бы меня сразу спросить, а не совещание посередь дороги устраивать!
Я всю компанию обогнал и остановился дверь понюхать. С этой стороны она даже драными котами не пахла. Зато из-под двери тянуло сыростью с запахом тины и рыбы. Видимо, потайной ход пролегал подо рвом, и потолок у него тек изрядно. Хотя какая разница? И так уже все лапы промочил.
Сэр Грифлет, бормоча что-то себе под нос, начал считать кирпичи с правой стороны двери. Не знаю, что уж подумал об этих манипуляциях Попов, но он почему-то начал похлопывать рыцаря по плечу с видом крайнего сочувствия.
Наконец Грифлет закончил расчет кирпичей и вытащил из стены нужный. За ним оказалась небольшая ниша, в которой на проржавленном металлическом клине висел здоровый бронзовый ключ. Рыцарь отворил им дверь и, сняв со стены смердящий горелым свиным жиром факел, первым шагнул под своды тоннеля.
Потайной ход изнутри, естественно, не запирался. Зато изнутри закрывалась дверь, ведущая на свободу. Тем же самым ключом рыцарь открыл и ее, выведя беглецов на опушку леса на южной окраине Каммлана.
– Ну, Сусанин, блин, теперь твоя очередь, – Жомов так хлопнул Аллана по плечу, что тот растянулся на свеженькой зеленой травке.
– Сэр Джом, конечно, этот человек всего-навсего разбойник, но нельзя ли с ним обращаться помягче? – печальным голосом поинтересовался Грифлет. – Все-таки, насколько мой непросвещенный ум позволяет оценить ситуацию, от него сейчас зависит наше спасение.
– У тебя че, крыша поехала? – опешил Жомов. – Че я такое сделал?!
Чтобы не слушать новую перебранку, я отошел подальше, под деревья. Во-первых, все равно никто ничего умного не скажет. Разве что Горыныч. И то, если о своей изжоге забудет. А во-вторых, у меня, в конце концов, тоже естественные потребности имеются!
Когда я вернулся назад, эти олухи придумали совершенно идиотский план, в котором я никакого участия принимать не хотел! Дело в том, что моему Сене приспичило забрать с постоялого двора оставленное там имущество. А Грифлет его поддержал, сказав, что никто не имеет права, пользуясь арестом человека, экспроприировать его сбережения. При этом почему-то покосился на Аллана.
Категорически против возвращения в Каммлан возражал только Попов. Он, видите ли, сегодня уже достаточно натерпелся, чтобы подвергать новым истязаниям свое измученное тело. Андрюша заявил, что остается здесь.
Впрочем, против этого никто не возражал. Аллана, естественно, брать с собой никто не хотел (сбежит еще под шумок!). Сеня не доверял нашему вновь приобретенному проводнику и на время собственной отлучки не хотел оставлять его без охраны. Вот он любезно и разрешил Попову остаться, дав ему в помощники Кауту. Для пущей надежности Аллана связали и положили под раскидистый дуб.
Для устрашения населения нам срочно требовался дракон солидных размеров. Однако Горыныч, пресытившийся и благодушный (если не считать изжоги), никак не хотел раздуваться. Как был размером с беременную таксу, таким и оставался. Как бы Рабинович с Грифлетом его ни просили!
На помощь двум воителям пришел Попов. Он вновь повторил свой трюк с оскорблениями, каковой совершил при аресте банды Аллана. Только в этот раз к прочим эпитетам добавились «нарушенный кислотно-щелочной баланс» и «ожиревшая кобра». Горыныч до того обиделся на Андрюшу, что первый факел горящего газа выпустил в его направлении. Хорошо, недострелил. Иначе зажарил бы нашего несчастного проводника, которым умный Андрюша успел заслониться.
Наше возвращение в Каммлан произвело на жителей города такое же устращающее впечатление, как появление темера на отдыхающих крыс. Люди разбегались куда глаза глядят. Одного придурка мне даже за штаны пришлось схватить, когда он в колодце надумал спрятаться. Кто бы тебя оттуда потом вытащил, родной?!
Жомов мои благие намерения понял по-своему. Он решил, что мужик, которого я схватил за холщовые штаны, чем-то мне досадил. Поэтому и слегка стукнул его кулаком по темечку. Эффект вышел прямо противоположный моим стараниям: я остался с куском холста в зубах, а горожанин рыбкой нырнул в колодец. Пришлось ему ведро следом столкнуть. Чтобы хоть держаться было за что!
Наш пикирующий бомбардировщик, изрыгая языки пламени, гонял народ из одного угла города в другой, умудряясь при этом читать аборигенам лекцию о недопустимости расистских настроений в средневековой среде. Тоже мне, историк! Отсюда до средних веков не меньше, чем в обратную сторону до Рождества Христова.
Катберт скрыться с собственного постоялого двора попросту не успел. Он, конечно, пытался, но я встал у него на дороге и объяснил политику «партии бравых сарацинов» по поводу его недопустимого поведения.
На свою беду, этот урод решил отстреляться от меня своим золотом и сбережениями Рабиновича. Я-то увернулся и забыл, а вот Сеня такого кощунства не стерпел. Увидев разбросанные по улице драгоценности, мой добрейший хозяин пришел в бешенство и заорал как резаный:
– Фас! – Это, как обычно, мне. А затем и Горынычу: – Круши тут все к ядреной матери!..
Думать надо, Сеня, что делаешь! Это по нашим меркам Ахтармерз десятиметровый летающий крокодил. Причем трехголовый! А в своем измерении он всего-навсего не слишком дальновидный второклассник. Как вы думаете, что он сделал? Конечно! Просто приземлился на крышу постоялого двора. У двора крыша тут же и съехала. Внутрь!
Несчастный Катберт с диким воплем ужаса выскочил наружу. Прямо мне в зубы. Хотя укусил я его случайно. Просто рефлекс сработал! А когда я челюсти разжал, было уже поздно: экспроприатор-Катберт заикаться начал. А потом и поседел. Когда увидел, как Горыныч из развалин его заведения выбрался.
– Сеня, а можно я еще что-нибудь сломаю? – жалобным басом попросил бандит трехглавый. – У меня от этого изжога проходит!
– Ну уж нет! – воспротивился Рабинович. – Мне и так полдня эти развалины разгребать, чтобы вещи свои найти. Я лучше Попова попрошу, чтобы он для тебя соду изготовил.
На что Горыныч обиделся и полетел дальше жителей Каммлана терроризировать послеобеденным кроссом. А мы с Рабиновичем принялись искать погребенные заживо вещи. В первую очередь милицейские дубинки. Жомов с Грифлетом в это время патрулировали окрестности, препятствуя проникновению к месту раскопок неквалифицированных помощников.
Именно они первыми заметили приближение большого воинского отряда со стороны Камелота. Сеня на их сигналы не реагировал, и мне пришлось применить физическую силу, чтобы оторвать его от раскопок. Мой бескорыстный хозяин, видите ли, фуражку потерял, которая ему под гермошлем не налезла, когда мы в
