глаза глядят. Однако эта бабуля не была нормальной. Я же сказал, старушка плохо слышала! Вот она и вышла разобраться с хулиганьем, которое шумело во дворе и мешало слушать ей по «Русскому радио» любимого Фоменко.
Есть в народе две мудрые поговорки: «На ловца и зверь бежит» и «Рыбак рыбака видит издалека». А поскольку пуля, как известно, дура, а бабушка была глухой, то становится понятно, почему именно они во дворе и встретились.
Старушка была не только глухой, но еще и сухонькой. От такого сочетания «два в одном» и без того дурная пуля совсем потеряла рассудок. Она долго выискивала, в какое место бабушке воткнуться и не придумала ничего лучшего, как попасть старушке в ягодицу. Где она ее только нашла!!!
Так вот. Об этом случае в участке говорили все, а я лично стал свидетелем того, как мент, заслоненный от смерти старушкой, отплатил ей добром за добро. Вы никогда не догадаетесь, что этот оперативник для бабульки сделал! Он встретил ее после выписки у больницы и… перевел на другую сторону оживленной улицы!
У нас, у овчарок, глухота инфекционным путем не передается. Видимо, у людей такое возможно. И, окрыленный чувством выполненного долга, оперативник вернулся назад, не слыша криков старушки о том, что она живет на той самой стороне, где стоит больница. А светофоров, между прочим, на три квартала в обе стороны не было!
Мой Сеня после безвременной утраты фуражки, видимо, стал крайне подвержен всяческим человеческим инфекциям. Поэтому и подхватил от Аллана страсть к романтике на большой дороге, от Грифлета – благородство, а от Кауты – чувство самопожертвования. Если добавить к этому, что Рабинович – еврей (вы еще не забыли об этом?), то можно представить, какая гремучая смесь из таких ингредиентов получилась.
Да что там говорить о моем Сене! Даже Попов, устыдившись своего минутного малодушия, стал взывать трубным гласом к восстановлению справедливости путем вызволения заключенных из лап норманнских садистов. Думаю, поведение Жомова комментировать вообще не нужно! Каута арестован все-таки…
Аллан тоже не возражал, поскольку имел очевидную для любого психиатра склонность к авантюрным поступкам. Единственным, кто высказался против акции в Ноттингемском замке, оказался Горыныч.
– Позвольте вам напомнить, благородные спасатели, что в том случае, если хоть одному из вас подрежут крылышки, этому миру придет конец. Мне, вместе с ним, тоже! – проговорила эта газовая горелка, едва ей удалось вставить слово. – Я здесь не так давно, как вы, но успел заметить, как быстро меняется окружающая действительность. Я, конечно, понимаю, что у вас три пары глаз на троих, а я один располагаю такой роскошью, но наблюдательности от количества органов зрения отнюдь не прибавляется. Сравните хотя бы костюмы, что вам пошили в Каммлане, и наряд Аллана. Чтобы заметить разницу, много глаз не нужно.Я тоже, как и остальные, посмотрел на Рабиновича, который для того, чтобы поберечь форму, носил аборигенский костюм, а затем перевел взгляд на экс-менестреля. Конечно, до Юдашкина мне далеко, но отличить мешок с дырками для рук и головы (что был на Сене) от элегантного зеленого камзола Аллана я все же смог.
– Ну и че? – поинтересовался у Горыныча Жомов. – Просто хороший портной этому пройдохе попался…
– Да нет, Ваня! Дело не в портном, – ответил Попов вместо монстра, опешившего от такой догадливости Ивана. – Стиль одежды изменился. Даже обувь у него не на деревянной, а на кожаной подошве. Такой и на Грифлете не было…
– Вот-вот! – радостно воскликнул Горыныч. – Я, конечно, не волшебник. Я только учусь! Но ваше измерение самое ближайшее к нам, и мы его с первого класса проходим. Вот мне и показалось, что стиль одежды Аллана явно из другой эпохи. Спираль времени уплотняется. И Бейл тому первый пример. Вам нужно срочно возвращаться…
– Да что вы к моей одежде привязались? – обиделся экс-менестрель. – У вас, у сарацинов, может, и по-другому наряжаются, а мне и так хорошо!
– Мальчик ничего не понял, – с тяжелым вздохом констатировал Попов, оглядев Аллана с ног до головы.
– И это к лучшему, – согласился с ним Сеня. – Давайте перейдем к делу.
И к делу они перешли! То бишь снова начали спорить. Новым поводом поорать друг на друга оказался способ проникновения в Ноттингемский замок. А если быть точнее, то совершенное отсутствие такового.
– Пусть Горыныч с воздуха стражу от ворот разгонит, – предложил Попов. – А потом Ваня с бойцами внутрь ворвется.
– Я не полечу! – отрезал говорящий огнемет. – Изжога у меня прошла, и с извержением огня теперь проблемы. Без пламени я не слишком эффективен, а портить себе желудок из-за двух дикарей я не собираюсь…
Вы посмотрите на него! Отмазку нашел. О здоровье беспокоиться начал!
Жомов мое ворчание истолковал по-своему. Он поднялся со своего места, подошел ко мне и присел на корточки. Иван обеспокоенно посмотрел мне в глаза и, видимо, решив, что меня испугали их крики, попытался успокоить, погладив по голове.
Убери руки, козел!!! Извините, но терпеть не могу, когда у меня между ушей каждый доброхот клешнями водит. Вы на руки свои смотрели когда-нибудь? Пожрут какой-нибудь гадости, а потом свои жирные лапы об мою чистую шерсть вытирают. Я вам что? Полотенце махровое?
– Сень, че это у тебя с псом? – удивленно отскочил от меня Жомов. – Он че на своих гавкает? Взбесился, что ли?
Давай я свои лапы об твою шевелюру вытру! Посмотрю тогда, как ты «гавкать» начнешь…
– А ты его гладил когда-нибудь раньше? – с интересом посмотрел на Ивана Рабинович.
– Не-ет, наверное, – задумчиво протянул Жомов. – Хотя хрен его знает!
– Вот и не пытайся, – усмехнулся Сеня. – А рычит Мурзик часто от того, что жрет всякую гадость… Ничего, песик! Вернемся назад, я тебе упаковку «Педигри» куплю. Обещаю!
Ну, спасибо, Сеня! Удружил. Я и раньше замечал, что Рабинович не обращает внимания на мои вкусы. Но тут он, похоже, совсем от лап отбился. Только о своем золоте и думает. Забыл совсем, как я бифштексы у них со стола воровал. Я на всех обиделся и отвернулся. Думаете, кто-нибудь заметил?
– Я знаю, как в замок незаметно пробраться, – хлопнул себя по лбу Аллан. – Только придумать не могу, как мы сэра Грифлета и сакса спасем и обратно выберемся.
– Так, мальчик, – остановил его царственным взмахом руки Рабинович. – Давай сначала и по порядку…
Оказывается, завтра в Ноттингеме шериф устраивает праздник в честь совершеннолетия своей дочери. Все пройдет по высшему разряду. Будет рыцарский турнир среди претендентов на богатое наследство. Для простолюдинов шериф, старательно добивающийся популярности у народа, словно президент перед перевыборами, устраивает соревнование лучников, призом в котором будет золотая стрела (поскольку девушка уже ангажирована для другого дела!).
Как и положено в таких случаях, всеобщая пьянка шерифом гарантирована. Причем с показательными выступлениями бродячих менестрелей. В общем, аборигены будут отрываться на всю катушку, а на закуску им преподнесут казнь бунтовщиков. То бишь Грифлета и Кауты. Победителям рыцарского турнира и соревнования лучников зарезервированы на это зрелище места в партере. Прямо перед помостом.
– Думаю, на праздник мы сможем попасть незамеченными. Вас в Ноттингеме в лицо не знают, а я найду как замаскироваться, – закончил свой рассказ Аллан. – Правда, малыш Джон будет сильно выделяться…
– Ты, лох лесной! – подскочил с места Жомов. – За базары отвечаешь? Кого ты, урод, малышом назвал?!
– Утухни, гнида, – спокойным голосом оборвал Ивана Рабинович. И сам вытаращил глаза от удивления.
«Гнида» обидела Жомова гораздо больше, чем ласковый «малыш». Ваня быстро развернулся и с удивительной резвостью попытался заехать Рабиновичу по его длинному носу. Можно подумать, нос за язык отвечает!
