– Разойдись!.. – что было силы крикнул старшой.
Расталкивая сгрудившихся людей, в пыточную казенку вошел генерал-прокурор Ягужинский.
– Что ты делаешь, государыня?.. – строго проговорил он.
Старшой стражник облегченно вздохнул: слава богу, помощь подоспела, явился сам генерал- прокурор.
– Неладно, государыня, что ты по тайным местам изволишь ночью ходить, – выговаривал ей Ягужинский.
Не столько ради спасения потерпевшего прибыл он сюда, сколько для водворения надлежащего здесь порядка.
– Отдайте мне моего служителя. Он вор, украл у меня казну, – наспех придумала царица Прасковья, ни словом больше не обмолвившись о письме.
– Без именного его императорского величества указа ничего сделать нельзя. Прошу, государыня, немедля покинуть сие помещение, – уже приказным тоном говорил Ягужинский, и царице Прасковье ничего больше не оставалось, как, огорченно вздохнув, возвращаться в Измайлово.
Поздней ночью вернулась она в свои хоромы. Заглянула в спальню Катеринки и увидела ее спящей покоившей голову на руке тоже спавшего Ганса Бергера. Чтобы не потревожить их сон, царица Прасковья осторожно, на цыпочках удалилась. Подошло время отдохнуть от тревожного и многотрудного дня.
II
Деятели Тайной канцелярии, «господа Сенат» и другие влиятельные лица находились в Москве для ради встречи государя, возвращавшегося из Персидского похода.
Там, на далеком Каспийском побережье будут у России новые пристани для кораблей в городах Дербенте и Баку. Русские войска воспрепятствовали вожделению турок завладеть Персией.
– Ура!.. Дербень и Баки к нам прибавлены!
По сему торжественному случаю господа сенаторы спешно снарядили особого курьера к государю – где только он его найдет: в Астрахани или уже на пути из нее – для извещения о том, что «по случаю победы и за здоровье Петра Великого всерадостно пили».
Пили они легко и весело, а похмелье оказалось тяжелым и печальным. Пока государь находился в отъезде, чем они, господа вельможи, занимались? Лаялись между собой? Избрали Сенат местом для побрехушек?.. Оказалось, что подканцлер Петр Шафиров лаял Скорнякова-Писарева, утверждая, что оный происходит от площадного писаря и скорняка, а отец его от нищеты приучал сына пахать землю, подобно самому простому смерду, дядя же повешен за воровство. Помимо недостойного поведения в Сенате, где вступал в пререкания и в брань, Шафиров обвинен был в выплате лишнего жалованья своему брату Михаилу при его переходе из одной службы в другую, в трате государевых денег на свои расходы во время поездки во Францию да еще в том, что у полковника Воронцовского взял в заклад деревню, а денег ему никаких не дал. За все эти содеянные преступления осужден Шафиров к лишению имущества, чинов и к смертной казни.
Досадно было Петру, что приходилось разуверяться в людях, которых он считал своими верными помощниками. Вспомнил, как более двадцати лет тому назад, проходя мимо одной лавки, заметил в ней ловкого сидельца. Вступил с ним в разговор и узнал, что тот хорошо сведущ в немецком, французском и польском языках, взял его к себе на государственную службу и определил переводчиком в Посольский приказ. Год от года все лучше, дельнее проявлял себя переводчик Петр Шафиров, став из былого худородного бароном и подканцлером, а теперь вот низвержен с достигнутой им высоты.
В февральский морозный день барабанный бой известил московских градожителей, что завтра утром в Кремле будет казнь бывшего государственного министра барона Петра Шафирова.
– Не все простому люду голову на плаху класть, привелось и вельможному господину потешить палача.
– Топор, должно, так навострен, что с маху голову снесет.
– А как же иначе?.. Любому кату похвала приятственна, – говорили в народе.
Еще только рассветало, а в кремле уже было полным-полно желающих увидеть казнь вельможи. Осужденного привезли на простых мужицких санях под караулом солдат и взвели на помост, где его ожидал палач со своими подручными. Кабинет-секретарь Макаров огласил приговор, в котором перечислялись вины и злоупотребления Шафирова, и присужденная за это кара – отсечение головы. Кончив читать, Макаров отошел в сторону, а подручные палача сдернули с преступника парик, сняли старую шубу и подвели его к плахе.
– Брюхо-то наел!..
– Всыте жил, в жиру, – разглядывая осужденного, переговаривались, делились замечаниями стоявшие вблизи помоста. – Гляди-кось, бога помнит, крестится.
Что-то шепча, Шафиров несколько раз торопливо перекрестился и, став на колени, положил голову на плаху.
– Сейчас башку оттяпают…
– Глядеть-то жуть…
– Прижмурься, коли робкий.
Палач дал знак подручным, и те за ноги оттащили Шафирова от плахи, растянув посреди помоста. Занесенный палачом топор мелькнул в воздухе и вонзился в плаху. Снова выступивший вперед кабинет- секретарь Макаров объявил, что его императорское величество, памятуя о прежних заслугах осужденного, дарует ему жизнь, заменяя смертную казнь ссылкой в Сибирь.
Побледневший, с дрожащими губами и со слезами на глазах, Шафиров поднялся на ноги, и, поддерживаемый Макаровым, сошел с помоста. Среди собравшихся на зрелище казни пронесся ропот:
– Зазря время потратили…
