из каких городов еще брать людей: для черной, мол, работы – поселенцев из Воронежского края, а умелых плотников, трепальщиков пеньки и прядильщиков для сучения канатов – из Тулы, Калуги, Смоленска, Твери, а разных других работных людей – из иных ближних и дальних мест, – всю Россию захомутал да взнуздал везти по буерачным колдобинам жизни тяжеленный государственный воз, – хоть трещи, пищи, а двигайся, но не шибко прытко люди в такие оглобли впрягутся. То царю срочно требуется возводить оборонительные укрепления в Смоленске, Брянске, Москве, в новостроенном Петербурге, а то вон в какую даль приказывает гнать мужиков – на уральские и зауральские заводы – и велит приписывать к тем заводам крестьян целыми деревнями в вечную кабалу. А многие из тех людей вместо назначенных им на подневольное жительство чужедальних мест подались на добротные земли, подвластные Войску Донскому, где можно приютиться, не испытывая прежних тягостей. Ежели же случится в государстве перемена к лучшему, то из Придонья можно будет вернуться в свои прежние родные места. Есть пристанище для обездоленных беглых людей, – на Дону оно.
А ты, царь Петр, со своими подручными царедворцами только успевай разбираться в жалобах да в челобитных, написанных по всем правилам на гербовой, орленой бумаге. В крестьянских грамотах – длинный перечень жалобных слов: притеснение, насильство, лихоимство, обиды, поборы, неправды, разор, вымогательство, взятки, побои, губление, холод, голод, нищебродство и разное другое подобное. «От прежних и нынешних многих работ и подвод мы оскудали, одолжали и разорились без остатку», – писал в челобитной царю крестьянин Сидор Спасов из Сергацкой волости, что под Нижним Новгородом. Жалобщика схватили, били кнутом и батогами, чтобы ни ему самому, ни кому-либо другому впредь не повадно было таких жалоб писать, хотя и на законной гербовой бумаге.
А в помещичьих и приказных челобитных – свои одинаковые слова: непослушание, озорство, разбой, избиение местного начальства, бунтовство, отказ от повинностей; жалобы на то, что «крестьяне государевых податей и монастырских доходов не платят и бегут, а перед тем дворы свои зажигают».
Воеводы вопили: «Воры по всем дорогам ходят во множестве».
Сам царь Петр посылал воронежскому воеводе Полонскому жалобу, в которой говорилось о поголовном бегстве работных людей, присланных к Воронежу для охраны лесных припасов, плотов, судов и лодок для сплава их весною в Азов.
Сущую правду излагал царь: как только он уехал из Воронежа, там с корабельной верфи из тысячи пригнанных на работы людей, взятых из ближних городов – Землянска, Усмани, Коротояка, Сокольска, на поверочный смотр явилось сорок два человека, а остальные сбежали.
Московские, рязанские, шацкие, ряжские и другие помещики расходовали гербовую бумагу, слали челобитные, в которых была одна и та же жалоба: «Бегают от нас люди и крестьяне с женами и детьми на Дон, на Хопер и на Медведицу беспрестанно, многие села и деревни запустошили, и теперь мы от этого побегу разорены без остатку».
Из подмосковного Коломенского уезда бежали в донские верховые городки десятки крестьян, громя дома и усадьбы своих ненавистных господ. Проживавший под самой Коломной помещик Лунин жаловался: «Крестьяне, учиня мне великое разорение в доме моем, избив сторожей и взяв силою лошадей, и всякие мои пожитки пограбя – бежали».
Уж молчал бы лучше Лунин, радуясь тому, что остался жив.
Сообщалось, что «в Шуйском уезде, в вотчине женского монастыря села Ярлыкова в разных числах и ночах крестьяне с женами и детьми 26 семей со всеми своими животы бежали не знамо куды».
Тверской воевода Канашкин тревожно извещал, что у него в «Новоторжском, Тверском и Старицком уездах появились воровские люди, разграбили и пожгли многие поместья и вотчины».
На донские вольные земли бежали и мастеровые люди с казенных работ, забрав вперед деньги; бежало много солдат и драгун из войска фельдмаршала Шереметева, когда он, усмирив астраханский бунт, уходил в Киев. К этим беглецам присоединились стрельцы, поднимавшие волнения в киевских, белгородских и переяславльских полках. Хотя и не так много стрельцов находилось в Козлове, Тамбове, Воронеже, Коротояке, в городке Паншине, но и там они причиняли большое беспокойство местным властям, проявляя свою непокорность. Происходили волнения и в нескольких азовских полках. Приезжавшие к ним донские казаки призывали идти вместе на Москву, убеждая, что стоит только дойти до Валуек, как с ними будет вся чернь. По Аэову разносились слухи, будто в Москве хотели умертвить царевича Алексея, да случайно уберег его от смерти один человек, ревностно приверженный к старине. Слушавшие эти речи стрельцы угодили на каторгу, а ревнитель, древлего благочестия раскольник Щербачев, по прозвищу «азовский расстрига», за то, что распускал многие вздорные слухи, был казнен.
Вспоминались казаками победы Степана Разина над поволжскими городами; свидетелями и уцелевшими участниками тех походов словно бы воскрешалась былая вольница. Один из булавинских отрядов казацкой голытьбы возглавлялся бывшим соратником Разина – Иваном Миюской, а другой отряд был под командой разинца Семена Будянка. При самом Булавине значился полковником старик по прозвищу Лоскут, в прошлом тоже участник восстания Степана Разина, и этот Лоскут говорил Булавину:
– Ничего со мной не бойся. Я при тебе – другой Стенька, но не тот, что без ума голову потерял. И я тоже, как вож, при тебе.
Вторым полковником был сын староайдарского атамана, а третьим – коротоякский поп.
На Дону издавна соблюдалось казацкое право принимать к себе всякого без отдачи, и побеги туда все усиливались. Беглецов приветливо принимали представители власти – домовитые казаки и, давая приют пришлым бездомным людям, были довольны, что можно будет использовать их на работах в своих обширных хозяйствах.
– Ой, хоть не бьют, не ругают, не оставляют голодными – и то великая радость.
Не сразу понимали беглецы, что попадали в новое холопство к домовитым казацким богатеям, одним своим видом разительно отличавшимся от рядовых казаков. Домовитые носили бархатные кафтаны с золотыми и серебряными украшениями, имели оружие в драгоценной оправе и ходили в таком убранстве даже в самые будние дни. – пусть все видят и завидуют их богатству и превосходству над простыми людьми.
Прибывают и прибывают к ним бездомные беглые люди, значит, будет кому еще лучше смотреть за тучными стадами скота и обрабатывать раскинувшиеся вдаль и вширь неоглядные плодородные нивы, принадлежащие им, домовитым казацким богачам.
Бежали люди на Дон в надежде, что там можно прожить одной рыбой. После Волги самая рыбная река – Дон. А на бахмутских соляных озерах ломают соль; из казачьих придонских городков к Острогожску по реке Тихой Сосне ходят речные суда, груженные разными товарами, – можно найти какую-нибудь работу и там. По реке Хопру тянулись земли тамбовского епископа с богатыми рыбными и звериными ловлями, с лесными угодьями и покосами на пойменных густотравных лугах. Борщевский монастырь имел свои многоверстные
