великорусские за собою внутрь Украины впровадит на последнюю оной руину и нашу погибель.
Придется ему, гетману, скорее неволей, чем волей становиться на чью-то сторону. На чью только? На одной – прославленный король с непобедимым войском, на другой – царь, которому он, гетман, верно, служил, как служил его брату и отцу, и уже двадцать лет исполнилось этой верности. Но сила у русского царя не столь велика, сколь у шведа. Царю Петру памятно его нарвское поражение, и потому он все время избегал прямой схватки с Карлом. Страшен царю этот враг, и потому спешит он укрепить Москву, видимо не надеясь удержать вражеское нашествие на нее.
Разгневанный шведский король отомстит Малороссии и ее гетману, если тот будет продолжать держать руку Москвы. А что она, эта русская столица, теперь уже с обветшалым своим величием, может Малороссии дать, когда страшится сама за себя? В дни победы шведов что станет, с ним, гетманом, царским слугой? Приведет эта служба к неизбежной гибели от мстительного короля. А стоит ли ради ослабленного, маломощного русского царя погибать самому?
Служить надо всегда с выгодой – это Мазепа знал еще с времен своей молодости, когда служил прежнему польскому королю, а потом, лихом занесенный сюда, был слугой гетмана Дорошенка и присяжником турецкого султана, а после того – слугой Самойловича и потому присяжником царским. Не в диковину будет переприсягнуть еще раз, хотя бы вот шведской короне, а оставаясь в царском подданстве, усомнишься, доведется ли и дальше гетманом быть, если шведы даже никакого вреда не нанесут. Русский князь Александр Меншиков на малороссийское гетманство зарился, и царь может ему это гетманство дать, а то, мол, Мазепа уже стар и хвор. И он же, этот злохитрый Меншиков, будучи под хмелем, однажды откровенно подсказывал, что при помощи шведского короля можно облегчить Малороссию от разных поборов и сделать так, что она не будет в большой зависимости от Великой России. А в случае, если так не получится, то можно будет опять с царем помириться, объясняя все заблуждениями, но никак не злонамеренным умыслом. Его, гетмана, верность доказана царю хотя бы тем, что не раз отвергал искушения, с которыми подступали к нему, гетману, противники русского царя, и без малейшей утайки выдавал их. Царю Петру он писал:
«На гетманском моем уряде четвертое на меня искушение, не так от диавола, как от враждебных недоброхотов, ненавидящих вашему величеству добра, покушающихся своими злохитрыми прелестями искусить мою неизменную к в. в-ству подданскую верность, и отторгнуть меня с Войском Запорожским от высокодержавной в. в-ства руки. Первое от покойного короля польского Яна Собеского, который шляхтича Доморацкого присылал ко мне с прелестными своими письмами. Доморацкого и письма я тогда же отослал в Приказ Малые России. Второе – от хана крымского, который во время возвращения от Перекопи с князем Василием Голицыным прислал ко мне пленного казака с письмом, в котором уговаривал, чтоб я или соединился с ним, или отступил от войск ваших и не давал им никакой помощи. Письмо это я тогда же вручил князю Голицыну. Третье – от донцов раскольников капитонов, от которых приезжал ко мне в Батурин есаул донской, склоняя к своему враждебному замыслу, чтоб я с ними ополчился на вашу державу Великороссийскую, обещая, что и хан крымский со всеми ордами придет на помощь: есаула я отослал тогда же для допроса в Москву. А теперь четвертое искушение от короля шведского и от псевдокороля Лещинского, который прислал из Варшавы в обоз ко мне шляхтича Вольского; я приказал расспросить его с пыткою и расспросные речи посылаю ко двору в. в-ства, а его самого, Вольского, для того не посылаю, что дорога не безопасна: боюсь, чтоб его не отбили. И я, гетман и верный вашего царского величества подданный, по должности и обещанию моему, на божественном евангелии утвержденному, как отцу и брату вашему служил, так ныне и вам истинно работаю, и как до сего времени во всех искушениях аки столп непоколебимый и аки адамант несокрушимый пребывал, так и сию мою малую службишку повергаю под монаршеские стопы».
Это ли не доказательство верности? Крепче самых клятвенных заверений эти как бы доносы на самого себя.
Да, со стороны доверия царя он в безопасности.
Самому верному своему человеку писарю Орлику гетман говорил:
– Какого же нам добра вперед ждать за наши верные службы? На моем месте другой не был бы таким дурнем, что по сие время не приклонился к противной стороне.
Припоминал Мазепа свои обиды, считал за великое себе унижение, когда два года тому назад царь Петр посылал Меншикова с кавалерией на Волынь, а ему, гетману, приказывал идти за ним и исполнять его приказания.
– Не так бы мне печально было, – негодовал Мазепа, – когда бы меня дали под команду Шереметеву или какому иному великоименитому и от предков своих заслуженному человеку.
Вспомнил еще одно поругание и обман, содеянный все тем же злохитрым и худородным Меншиковым: была у них договоренность, что выдаст Меншиков свою сестру замуж за гетманского племянника Войнаровского, но когда уже и рукобитью было бы близиться, то Меншиков с неномерной гордостью отказал: «Нет. Царское величество сам желает на моей сестре жениться». Да и другие были противности, проявленные и Меншиковым, и самим царем. Как можно было забыть, что однажды царь при многих вельможных лицах его, гетмана, за ус оттрепал, а в минувшем 1707 году Меншиков распоряжался гетманскими войсками, как подвластными себе самому.
– Боже мой! – восклицал Мазепа. – Ты же видишь мою обиду и унижение.
И в то самое время, будто нарочно подгадав, приезжал из Польши иезуит Заленский с предложением перейти ему, гетману Мазепе, на сторону Карла XII и домогающегося сесть на польский престол Станислава Лещинского. Подумал об этом Мазепа и не стал подвергать Заленского пытке или отправлять к царю. А вскоре после этого было доставлено письмо от Станислава. Взял гетман это письмо из рук услужливого Орлика, прочитал написанное и, задумавшись, с трудом выдавливая плохо сходившие с языка слова, проговорил:
– С умом борюсь: посылать ли это письмо царскому величеству или нет? Завтра посоветуемся обо всем, а теперь ночь. Иди спать. Утро вечера мудренее.
И утром, когда снова встретился с Орликом, сказал ему:
– Надеюсь я на тебя крепко, что ни совесть твоя, ни почтивость, ни природная кровь шляхетская не допустят тебя, чтоб мне, пану и благодетелю своему, изменил. Однако, для лучшей конфиденции, присягни.
Орлик присягнул и молвил:
– Ежели виктория будет при шведах, то вельможность ваша и мы все счастливы, а ежели при царе, то и мы пропадем, и народ погубим.
Мазепа усмехнулся:
