— Это — Хия Пак, мой агент, которого я послал с тобой в Боголюбск. Специалист по компьютерам, взлому, рукопашному бою, силовым акциям и прочая, и прочая, и прочая.
К своей чести, я довольно быстро понял, о чем идет речь, и с крайне серьезным видом неточно процитировал:
— «Однако за время пути собачка смогла подрасти». Хотя, в нашем случае, произошло, скорее, обратное. Наша собачка категорически помолодела и похорошела, ты не находишь?
— Твою новую собачку я видел только на фото, причем впервые четыре часа назад. Так что тебе, пожалуй, виднее. Что ты можешь рассказать из того, что я не слышал? — неожиданно сменил он направление разговора. Я задумался. Если я правильно понял, Петров получал записи того, что я говорил и слышал, каждые четыре часа. Что я знаю из того, что он не услышал?
— Ратные способности Хии обеспечиваются специальной секвенцией, — неуверенно начал я.
— Это я слышал. Что еще?
— Белая пирамидка является расходным материалом, как монеты. У нашей запаса осталось на два «выстрела».
— В самом деле, расходный материал? — удивился Петров, — а как ее изготавливают?
— У тебя достаточно сведений, чтобы догадаться об этом самому, — съязвил я, — потренируй свой интеллект.
— Траутман, мстительность — это нехорошая черта.
— В самом деле? — удивился я, имитируя манеру своего друга, — а вот Ларошфуко утверждал, что она свидетельствует о цельности характера.
— В самом деле? — повторил Петров и улыбнулся. Потом немного помолчал и сурово произнес:
— Ты мне вот что скажи, Ромео, успел ей наговорить чего-нибудь лишнего?
— Нет, — уверенно ответил я, — абсолютно точно нет. Ни слова о свойствах секвенций и ни о чем другом, чего она не знала. Правда, документы из Алениного рюкзачка мы читали вместе.
— Пойдем, посмотрим, что там за документы.
Мы прошли на кухню и обнаружили, что парочка успела не только достать и открыть вино, но и опорожнить полбутылки.
— Приятного аппетита, друзья мои, — вежливо поприветствовал их Петров. — Алена, вы не будете возражать, если я немного пороюсь в вашем рюкзачке?
— Да, что уж там! — легкомысленно ответила Алена, — все уже порылись. Было бы несправедливо запрещать именно вам.
Петров сноровисто залез в рюкзак, и аккуратно выложил все содержимое на подоконник, взял бумаги и очень быстро их просмотрел.
— Серебро рабочее? — спросил он у Алены.
— Та монетка, что я использовала, была рабочей. За остальные не поручусь.
— А откуда про кровь Спасителя узнали?
— Честно говоря, случайно догадалась, — почему-то девушка выглядела слегка смущенной.
— Друзья мои, предлагаю всем отсюда быстро исчезнуть и до поры, до времени спрятаться. У вас есть, где можно отсидеться? — обратился он к Ивану.
— Есть, — подтвердил тот.
— А нас с Траутманом ненадолго укроете?
— Запросто, — сказала Алена.
— Петров, — позвал я друга, — Алене сейчас на улицу нельзя, ее ищут.
— Знаю, — кивнул Петров, а потом скомандовал:
— Траутман, возьми с собой из холодильника что-нибудь поесть-попить. Ни к чему всё врагам оставлять!
— Вскоре троица, возглавляемая временным Прокуратором Секвенториума, несущим на одном плече женский голубой рюкзачок, а в руке небольшой портфель, вышла из квартиры. Я быстро побросал в сумку четыре бутылки вина, то, что попалось под руку из еды, и побежал их догонять. Дверной замок, словно сочувствуя моим тяжелым обстоятельствам, закрылся без проблем с первого раза. Когда я вышел из подъезда, все трое сидели в темно-зеленой Шкоде с заведенным мотором. Как только я с трудом втиснулся третьим на заднее сидение, Алена, сидевшая рядом с водителем, назвала адрес и машина рванула вперед.
Глава XXI
Место Боголюбск.
Начало 18.07.2010 14:10.
Окончание 19.07.2010 01:20.
Хотя, по боголюбским меркам Алена с Иваном жили очень далеко от меня, почти на другом конце города, уже через двадцать минут мы расположились у них на кухне вокруг стола. Петров чувствовал себя совершенно по-хозяйски: поставил охлаждаться две бутылки из привезенных нами четырех, предложил даме шампанского, найденного в ее же холодильнике, достал из шкафчика казенного вида бокалы и быстро их наполнил. Я за это время успел по его поручению порезать захваченные с собой бастурму, осетрину и сыр.
— Давайте поднимем бокалы за то, чтобы наше принудительное путешествие в Боголюбск сделало нас счастливее, чем мы были до того, — провозгласил мой друг.
— Надо же, — с уважением подумал я, — не «выпьем», а «поднимем бокалы». Куртуазен старина Петров.
Мы подняли бокалы, и Петров их расторопно наполнил снова.
— Послушай, — остановил я его, — тебе разве не интересно узнать, что тут у нас происходит?
— Ты думаешь, я чего-то еще не знаю?
— Сегодня утром ребята заманили к себе Сухова, того, что убил Попцова, стали его допрашивать, а он умер. Скончался, можно сказать, у них на руках.
— Били? — деловито спросил Петров. Поначалу до меня не дошло, что он имеет в виду, но Алена поняла сразу:
— Пальцем не тронули, после того, как связали.
— А о чем спрашивали перед тем, как он зажмурился? — я ощутил дискомфорт и некоторое расстройство от вульгарного «зажмурился». Ведь столько раз я просил своего высокоученого друга не смешивать функциональные стили речи, но ему это всегда было по барабану.
— Ни о чем не спрашивали. Он сам нас учил, как жить правильно, — ответил Иван.
— Ну, речь-то о чем шла? Про что он говорил?
— Сказал, что хочет оживить Ленина, и тут же умер.
— Ленина? — Петров поднял брови и повернулся ко мне:
— Траутман, что там про Ленина было в твоем нерушимом обещании?
— Обязал их никому не рассказывать про это. Думаешь, зря?
— А точнее? Он ведь рассказал о Ленине. После этого, правда, ласты склеил, но успел рассказать! Будь добр, напрягись и вспомни дословно, что ты там написал?
— Читай сам, — я протянул Петрову сложенный вчетверо листок из заднего кармана брюк. Петров быстро его просмотрел и с отвращением произнес неприятным рычащим голосом:
— Двоечник! Второгодник! «Пусть я перестану дышать, если явно или неявно я оглашу свое намерение оживить Ленина лицам, не знакомым с этим намерением прежде». Ты понимаешь, что ты написал? Ты делаешь различие между предотвращением и возмездием?
Я, конечно, сразу понял свою ошибку. Признаюсь, мне было стыдно. Но меня обидело, что он ругает меня при, в общем-то, посторонних людях, пускай и справедливо. Хотя, конечно, основным было чувство
