Место Боголюбск.
Начало 19.07.2010 07:00.
Окончание 19.07.2010 11:30.
Я проснулся в семь утра безо всякого будильника в прекрасном самочувствии и отличном настроении, сразу вскочил с дивана и подошел к распахнутому окну. С улицы тянуло приятной прохладой — за ночь раскаленная земля успела остыть, а сегодняшнее солнце только начало прогревать воздух. Прямо возле окна рос высокий тополь. Его темные, словно лакированные, листья слегка шевелил утренний ветерок, где- то выше, в шевелюре тополя, перекликались невидимые птицы. Жизнь была прекрасна!
Вчера Петров, покидая мою квартиру, спросил, насколько отчетливо я себе представляю последовательность и связь последних событий вокруг зеркальных секвенций. Помнится, я затруднился ответить. Сейчас я решил систематизировать всё, что про это знал, сел за шаткий стол и начал переносить известные мне эпизоды на бумагу. Рядом с описанием каждого из фактов и связанных с ним событий я проставлял дату и время, когда эти события свершились. Примерно через час работа была закончена. Я перечитал свое произведение с начала до конца и понял, что ничего не получается. Не хватало чего-то важного, что объединило бы разрозненные кусочки пазла в единую картину. Что-то мне подсказывало, что после предстоящей сегодня встречи всё должно проясниться.
Заключительную встречу операции «Зеркальные секвенции» Петров решил провести на квартире дядюшки Персика. Кроме самого Петрова, дядюшки и меня на собрание были приглашены Иван с Аленой. Присутствие Ленского было признано нежелательным. Петров позвонил отсутствующей парочке и предложил незамедлительно прибыть на заседание, извинившись за невозможность предоставить транспорт. Иван на это ответил, что у них есть свое персональное такси, чем привел моего друга в недоумение. Вскоре приглашенная парочка появилась. Сияющий Иван, ненадолго оставив девушку, подошел к дядюшке и начал что-то негромко говорить ему на ухо. Дядя Персик, наверное, чтобы лучше слышать, снял очки, потом их снова надел и тоже начал улыбаться. Когда Иван закончил говорить, дядюшка громко сказал: «Поздравляю вас, Алёнушка, счастья вам!» Поглядев на размягченное и счастливое лицо Ивана, я догадался, что прошедшей ночью между ним и Аленой произошло нечто, после чего он как честный человек просто обязан жениться. Отчего-то мне стало неловко за этого неглупого симпатичного сорокалетнего мужика, ведущего себя, словно одуревший от любви подросток. Иван сел на стул рядом с Аленой и, подозреваю, положил ей руку на колено. Алена, из обычной молодой женщины, вдруг сделавшись красавицей, заулыбалась, повернулась к суженому, и они обменялись легким поцелуем, не обращая никакого внимания на окружающих. Вид у Алены был предельно счастливый, но не слишком умный, как я мысленно отметил с некоторым осуждением.
— Мы с Хией так себя никогда не вели, — подумал я, и мне стало грустно.
Петров объявил заседание открытым и предоставил слово мне. По его словам, я должен был закончить «реконструкцию событий», и сейчас все присутствующие узнают, как всё было на самом деле. Я честно признался, что полной реконструкции у меня не получилось. Не хватает чего-то очень важного, и я даже не догадываюсь, чего именно.
— А я догадываюсь, — объявил Петров. — Персик, тебе не удалось вспомнить подробностей своего нерушимого обещания?
— А я их никогда не забывал, — невозмутимо ответил Валерианыч.
— Но почему же ты молчал? — удивленно воскликнул Иван. Алена и я тоже были поражены скрытностью дядюшки, один Петров сохранил невозмутимое выражение лица.
— Вы все поймете, когда я прочитаю текст, — пообещал дядя Персик. — Слушайте! Потом если захотите, сможете задать вопросы, — и дядюшка по памяти, но уверенно, словно читал по бумажке, изложил следующие четыре пункта:
— Сейчас, когда «трое достойных» собрались здесь, я получил возможность ознакомить вас с этим текстом, — сообщил Попцов умиротворенным тоном.
— Дядя, а кто составил этот текст? — после короткого молчания спросил Иван.
— Тот же, кто передал мне рецепты. Ричард попросил не оглашать его имени и называть просто «Переводчик».
— Зачем это, Ричард?
— Меня попросила об этом одна, не слишком симпатичная личность, и я пообещал, — объяснил всем Петров, — уверяю вас, настоящее имя этого Переводчика ни о чем не скажет. Иван, у тебя больше нет вопросов? — последняя фраза прозвучала слегка издевательски, но Иван не обиделся, а сказал, обращаясь к дядюшке:
— Я конечно не психиатр, но от текста отчетливо веет патологией. Твой завещатель был душевно здоровым человеком?
— На мой взгляд, да, — сказал дядя Персик, — но ведь я тоже не психиатр. Дело в том, что незадолго до нашего знакомства он всерьез увлекся религией. Если угодно, «вдарился в религию». Скажи, Ваня, это ведь не обязательно свидетельствует о психической патологии?
— Патология, не патология — это вопрос чисто терминологический, — пожал плечами Иван, — но одно дело, когда религиозность — это общественная норма. Совсем другое — наше общество, где истовая вера — удел маргиналов. Я не берусь утверждать, что его отклонения от нормы носили патологический характер, но определенные девиации явно имеют место. Обрати внимание на его лексику.
— Ваня, а какой лексикой следует пользоваться, приводя человека к обещанию, нарушив которое, он тут же будет уничтожен некой высшей силой? — вкрадчиво спросил дядюшка. Я почувствовал, что пришло время вмешаться — не хватало еще, чтобы родственники перессорились!
— Персострат Валерианович, — почтительно сказал я, — вы же единственный, кто знает, в чем там было дело. Расскажите, пожалуйста — сами мы всё равно не догадаемся, — дядюшка внимательно поглядел на меня, кивнул головой и рассказал. Рассказ длился от силы пятнадцать минут, но после его завершения, действительно, почти всё стало понятно.
Началось всё с того, что лет десять назад некий гражданин весьма преклонных лет, прежде не знакомый с Попцовым, начал настойчиво искать с ним встречи. Этот человек желал ознакомить известного ученого с сенсационными научными материалами, которые он когда-то давно, в сороковых годах, вывез из оккупированной Германии. Заинтригованный Попцов, наплевав на нормы секретности, пригласил ветерана к себе домой. Переводчик пришел на встречу, увешенный боевыми наградами, и потребовал, чтобы Попцов предъявил свой партбилет. Вообразив, что герой войны желает говорить с ним, как коммунист с коммунистом, Попцов выполнил просьбу, впрочем, не без смущения: в билете не было свежих отметок об уплате членских взносов; к тому времени дядюшка уже лет десять, как их не платил. Не тратя времени на изучение документа, Переводчик расставил на столе несколько цветных тетраэдров, произвел какие-то быстрые и непонятные действия и вручил изумленному Попцову копию его партийного билета. Упаковывая тетраэдры обратно к себе в портфель, Переводчик предупредил, что вернется через три дня для более обстоятельной беседы и быстро ушел. Изумленный Попцов, несмотря на вечернее время, помчался в Институт, где подверг копию всевозможным анализам. Результат не укладывался ни в какие научные рамки. Копия представляла собой безупречный негатив оригинала, как будто бы билет был чудесным образом
