маскировочных халатов, а тут уже фронтовая полоса.
– Слезайте, черти! – кричали на всадников. – Разводи лошадей по дворам!
– Разойдись по домам!
– Расходитесь!
Здесь уже всюду снег был изрыт гусеницами. Слева от деревни, километрах в пяти—шести от неё, Якин приметил лесок. Туда от деревни вели следы гусениц. Там стояли танки. Он хотел одного: как-нибудь проникнуть к рядовым танкистам. С ними можно поговорить. Наверняка они слышали о 17-м корпусе. Вдруг повезёт и он узнает о своих?
Развели лошадей по дворам. Всем взводам, отделениям было приказано зайти в избы. Якин понимал, что сейчас будет: повзводно произведут перекличку по спискам. А уже смеркалось. Привязав лошадей к изгороди, он вместе со взводом усатого бойца, вручившего ему на станции лошадей, вошёл в избу погреться и принять хоть какое-то решение.
Все ездовые были в валенках, только он в сапогах. Бойцы перематывали портянки, и Якин перемотал. Усатый боец поглядывал на сапоги Якина, на его лицо.
– Ну, пойду к своим. До встречи, – сказал Якин усатому и вышел во двор. Там свернул за сарай и направился к лесу…
Он так и не понял, когда за ним начали следить. Снег в этом месте был очень глубокий. Прошёл он километра полтора, как заметил, что впереди, наперерез ему, мчатся с обеих сторон на санях. Он присел. Сани остановились. Медленно, очень медленно направились к нему люди в белых полушубках, держа перед собой автоматы.
– Руки вверх! Встать! Обыскать его!
А мог угодить и под расстрел
Не в избе, а в просторной землянке его тщательно обыскали. Каждую складку его одежды проверили. Пуговицы осмотрели. Подмётки сапог и каблуки оторвали. Потом велели одеться. Лейтенант и капитан долго допрашивали, а худой старшина в очках записывал ответы Якина. Молоденькая девушка в звании старшего лейтенанта сидела рядом со старшиной. То была переводчица.
Якин рассказал всё. Ему не верили. Бригады 17-го корпуса стояли в рощице километрах в двенадцати от этой деревни. Но ведь номера бригад были уже другие, а Якин называл 174-ю бригаду. Он говорил, что корпусом командует генерал Фекленко. Но теперь же командовал корпусом генерал Полубояров. А отделенным был Павел Никитин, сержант. Рассказывал Якин гладко, без запинки.
Глубокой ночью закончился допрос. Лейтенант несколько раз уходил в соседнее помещение землянки. Там были телефоны и рация. Вернувшись в очередной раз из помещения, лейтенант сказал:
– Что ж, версия у тебя отработана. Но заучил ты её давно! – крикнул он. – Данные твои устарели! Теперь говори правду: где твой передатчик и в какое время ты должен выходить на связь?
– Я сказал вам всю правду.
Девушка что-то сказала ему по-немецки. Он с безразличным видом посмотрел на неё и уставился в пол.
– Что ж, в расход его? – говорил лейтенант капитану.
– Пожалуй, – согласился капитан, – возиться с ним не будем. Даём тебе две минуты на размышление, – проговорил он, и все вышли. Потом вернулся лейтенант, уже в полушубке, с автоматом на груди и со старыми валенками в руке. Бросил валенки Якину:
– Обувайся!
На улице стояли двое саней. Якина посадили и повезли. «Конец, – думал он, – так тебе и надо, дураку».
Если б 17-й корпус находился где-нибудь на другом участке фронта, возможно, Василия расстреляли бы. Рассказ его казался капитану и лейтенанту хорошо продуманной версией. Подозрительно было и то, что он не клялся, не божился, доказывая, что он не шпион. Он показался контрразведчикам хорошо вымуштрованным диверсантом.
Его повезли в корпус. Если он называет имена командиров, то, возможно, его видел кто-нибудь, встречал где-то. Надо было всё уточнить.
Штаб корпуса размещался в трёх землянках. Якина заперли в погребе сгоревшей усадьбы и приставили часового, наказав очень внимательно охранять арестованного.
Утром контрразведчики узнали, что в бригаде полковника Леонова на самом деле есть Павел Никитин. Только он не сержант, а лейтенант, командует взводом разведки. При допросе Якин упоминал ещё рядовых разведчиков Зобнина и Куличенко. И уверял, что Куличенко вместе с Никитиным давали ему, Якину, рекомендацию для вступления кандидатом в члены партии. Оказалось, и Зобнин числится во взводе разведки, и Куличенко, но они не рядовые, а сержанты, командуют отделениями.
Зобнина и Никитина вызвали в штаб. Фамилию арестованного им не сообщили. Пригласили взглянуть на арестованного и сказать, знают ли они его, встречались ли с ним когда-нибудь.
Якина привели в одну из штабных землянок. Первым пригласили в землянку Зобнина. Сам Якин в лицо Зобнина не помнил, запомнилась ему только фамилия. И Зобнин не узнал его.
– Нет, я не знаю этого человека, – сказал он.
– Никогда не встречали его?
– Никогда. Не припомню.
Потом вошёл Никитин. В полушубке, в командирских ремнях. Якин сразу узнал его. Даже сделал шаг вперед, замер, и взгляд его впился в лицо товарища.
Никитин отлично помнил весёлого, крутоплечего, мускулистого и сильного Василия Якина. Рассказывал новым товарищам, как под Горшечным забрались в тыл к немцам, не желая того. Теперь же перед ним
