— Что вы! В самом центре заповедника? Это у нас особые лесорубы, — улыбнулась она, — бобры. Это они дерево свалили.
— Бобры? — сразу оживилась Вера. — А можно сейчас посмотреть на них?
— Не-ет! Как только придёте, так они нырнут в воду.
— Значит, мне так и не удастся увидеть бобров?
— Нет, почему же? Но только надо, пока ещё светло, затаиться где-нибудь.
— Никогда до сих пор я не слышала этого слова «затаиться», — сказала Вера, — а здесь в заповеднике я только его и слышу. То зверь затаивается от человека, а ещё чаще человек затаивается от зверя, чтобы хорошенько рассмотреть его. Так, значит, будем и мы затаиваться?
— Тсс, — подняла руку Вера Степановна.
Мы прислушались. Откуда-то издалека доносился странный звук, словно огромные крысы что-то грызли.
— Бобры дерево зубами перепиливают, — пояснила женщина. — Знаете, какие у них зубы: большие, острые, оранжевого цвета.
Послышались отдалённые всплески воды. — Это они в воду брёвна сбрасывают, — сказала она.
Пришёл домой наблюдатель Терентий Петрович Шляхтин. Узнав, что мы интересуемся бобрами, он сразу начал о них рассказывать. Потом мы узнали, что он и сам очень увлекается вопросом акклиматизации бобров в Ильменском заповеднике.
Это было два года тому назад. Из Воронежского бобрового заповедника в Ильмены привезли 20 молодых бобров. Ехали они по железной дороге, в больших ящиках с железной решёткой. На станции Миасс их уже ожидали сотрудники заповедника. Толпа ребят окружала их, когда они переносили ящики с бобрами в грузовые машины.
Бобров развезли и выпустили в пяти пунктах: у озера Арак-табан (в северной части заповедника), у озера Таткуль, в Няшевской курье Большого Миассова озера, у прудка на истоке из озера Малый Кисегач в Большое Миассово.
Около трёх недель все сотрудники, боясь вспугнуть новых жителей заповедника, далеко обходили те места, где были выпущены бобры. Потом стали замечать погрызенные ветки, сваленные деревья, утоптанные места, где бобры вылезают из воды. По этим признакам сотрудники узнали, что некоторым бобрам не понравились те места, где их выпустили. И они ушли в другие реки и озёра.
У бобров через год уже были детёныши.
На другой день с утра мы отправились на бобровую полянку. Среди травы увидели два дерева, лежавших верхушками в сторону реки.
— Бобры нарочно так валят деревья. Они ходят плохо, а плавают отлично, — объяснил Шляхтин, — поэтому они и стараются сокращать себе путь по земле.
Одно из деревьев было без веток, другое было очищено от них наполовину. Видимо, это были деревья, спиленные ночью. Недалеко стояло дерево с надрезами, сделанными зубами бобров.
— Ночью бобры будут продолжать свою работу, — сказал наблюдатель, — вам надо устроить свою засаду так, чтобы были видны эти деревья.
Долго выбирали укромное местечко и, наконец, нашли: под сосной лежало три огромных камня: между ними были небольшие просветы, в которых мы, как в окошки, могли наблюдать бобров.
— Вы должны лежать неподвижно, — сказал наблюдатель. — Иначе при малейшем шорохе бобры испугаются, и вы их больше не увидите.
Наблюдатель указал нам бобровую хатку — высокий круглый холмик, издали походивший на огромную муравьиную кучку.
И, только совсем близко подойдя к бобровой хатке, мы увидели, что это сооружение из ловко переплетённых между собою палок и очищенных от коры веток; промежутки между ветками были залеплены илом и грязью.
— Наконец-то мне довелось увидеть домик бобров, — обрадовалась Вера.
В хатке у бобров всегда сухо, потому что пол ее всегда выше уровня воды в реке. В ней имеется два входа, и оба они скрыты под водой. Но в жаркое лето вода в ручье или озере пересыхает. А в дождливое — вода поднимается и может наполнить бобровую хатку. Чтобы держать воду на одном уровне, бобры устраивают плотину. Через весь прудок тянулась стена из брёвен и веток, переплетённых и скреплённых глиной. В плотине мы увидели множество камней.
— Наши бобры приспособились к местным условиям, — сказал Шляхтин, — и стали употреблять для стройки материал, которого здесь очень много. Как-то ночью я наблюдал за бобрами: они шли на задних лапах, а в передних несли камни.
На обратном пути мы заметили на кусте шиповника наколотого на шип жука.
— Кто бы мог это сделать? Белка накалывает грибы, может, это она и жука наколола?
— Нет, это работа сорокопута, — ответил Шляхтин.
Он повёл нас в кусты, и мы по привычке, усвоенной в заповеднике, затаились. Вскоре послышалось довольно приятное пение.
Сорокопут сидел на ветке. Его не заслоняли от нас деревья; и мы хорошо могли рассмотреть красивую птицу. На фоне зелени ярко выделялось её белое брюшко. Хвост её был чёрный, спина и голова серые. От клюва к глазу тянулось ярко выделявшееся чёрное пятно. Вдруг он метнулся на землю, что-то схватил, видимо, какое-то насекомое, и полетел куда-то в кусты.
— Сейчас наколет жука на какую-нибудь колючку... — заметил наблюдатель.
— Это он на зиму себе припасает?
— Нет, это временный запас. Иногда сорокопут наколет свою добычу и тотчас же начинает её есть. Предполагают, что он накалывает её для удобства. Иногда он крупную мышь или птичку поймает и не в состоянии справиться с ними, если не пригвоздит к одному месту.
— А сорокопуты и птичек ловят?
— Да, иногда... большей частью, птенцов. Главная же пища сорокопутов — насекомые и мыши. Сорокопут — очень полезная птица.
Ещё задолго до сумерек мы с Верой пришли на выбранное нами местечко для наблюдений за бобрами. Помня наказ Терентия Петровича, мы неподвижно лежали за камнями под сосной. Вот солнце уже село. Стемнело, взошла луна, серебристый круг расплылся посередине прудка. Бобров всё не было.
Вдруг Вера схватила меня за руку. На поверхности прудка появилась какая-то полоска, точно кто-то снизу бороздил воду. Вынырнула голова бобра и снова скрылась. Животное подплыло к бобровой пристани, выставило из воды голову и осмотрелось.
Затем раздался всплеск воды, и бобр легко выбрался на берег. Встал на задние лапы, опираясь на хвост, и опять осмотрелся. И тогда, неуклюже переваливаясь, пошёл по полянке.
При свете луны мы могли хорошо рассмотреть его густой тёмно-коричневый мех и чешуйчатый лопатообразный хвост.
Вскоре вышел из воды и второй бобр. Долго ходили они по полянке, обнюхивали деревья, словно выбирали их, А потом решительно отправились к дереву, которое они вчера начали пилить. Уселись один против другого, опираясь на широкие хвосты. Бобры долго грызли, «пилили» дерево, пока оно, наконец, не дрогнуло и не стало клониться к пруду. Тогда оба зверька стремглав бросились в воду. Дерево с треском и шумом упало.
Через минуту бобры высунули свои носы из воды. Убедившись, что всё благополучно, они вылезли на берег и направились к дереву, стали отгрызать ветки, перегрызать на части его тонкий ствол. Потом они переносили ветки к пруду и куда-то уплывали, держа их в зубах.
Нас так захватило это зрелище, что мы и не заметили, как наступило утро.
