Собиратель чемоданов

человек четыре дня пролежал мертвый, в жаре! Даже родная сестра его, Марфа, в последний момент засомневалась, стоит ли его воскрешать, и предложила: мол, не лучше ли оставить все как есть, раз уж так вышло? Конечно, она заботилась о самом Лазаре. Лучше уж, думает, совсем не воскресать, чем жить в таком виде, а главное, с таким запахом. Но, как мы знаем, все обошлось. Правда, ни в Писании, ни в Предании, ни даже в апокрифах ничего не говорится о дальнейшей судьбе этого человека, но как раз это-то и подтверждает, что он жил как все, ничем не выделяясь. Думаю, если бы он ужасал окружающих своим видом или распространял вокруг себя невыносимое зловоние, это как-то дошло бы до нас, хотя бы в виде легенды. Однако мы ни о чем подобном не слышали, ни в Чемоданах, ни даже здесь, на Поверхности. После этого я спрашиваю вас: неужели при таких возможностях могли бы возникнуть какие-то проблемы с восстановлением головы, пускай даже и из ничего? Тем более, кто — Лазарь, а кто — Иоанн! Одно дело — «некто Лазарь из Вифании», который только тем и был знаменит, что сестра его, даже не эта Марфа, а совсем другая, по имени Мария, как-то раз помазала Господа миром и отерла Его ноги своими волосами. И совсем другое дело — Иоанн Креститель! Да неужели для такого человека у Господа не нашлось бы лишней головы? Потому в Писании и говорится, что «Ирод, увидев Иисуса, очень обрадовался, ибо давно желал видеть Его». Чему бы он, спрашивается, так сильно радовался, и зачем бы так желал Его видеть, если бы не находился в полной уверенности, что это его бывший наставник? Тем более, в Писании прямо говорится, что он «наделся увидеть от него какое-нибудь чудо». О каком же чуде может идти здесь речь, как не об обретении новой головы? Поэтому Ирода ничуть и не смутило, что предполагаемый Иоанн предстал перед ним не только не обезглавленным, но даже помолодевшим и похорошевшим. И лишь задав ему ряд вопросов и не получив на них ни одного вразумительного ответа, Ирод заподозрил, что перед ним все-таки не Иоанн, а какой-то другой человек. Убедившись в своей ошибке, он, разумеется, испытал сильное разочарование, почему и «насмеялся» над Иисусом, впрочем, без всякой злобы, а просто чтобы сорвать досаду. Тем не менее, он ничего плохого Ему не сделал, а, наоборот, одев в светлую одежду, отослал к Пилату. Поэтому, с учетом всех представленных доказательств, а также принимая во внимание принцип презумпции невиновности, я ставлю перед судом один-единственный вопрос: виновен ли царь Ирод в усекновении главы Иоанна предтечи, повлекшей за собой смерть пророка?

«Ну и бестия же этот Застежкин! — подумал Коллекционер. — Вертит судом как хочет, правду говорил Упендра. И приснится же такое!»

Как и следовало ожидать, суд вынес Ироду оправдательный приговор. Но Соломоныч уже оседлал своего конька. Даже суровому прокурору было не под силу остановить поток его судебного красноречия.

— Постойте, постойте! — азартно зачастил он, не давая Чехлову вставить даже слово. — Во-первых, я еще не кончил. А во-вторых, мы опять ушли в сторону. При чем здесь вообще какой-то Ирод, который жил две тыщи лет назад, когда мы решаем конкретный вопрос: что нам делать с нашим осужденным? Так что давайте вернемся на грешную землю и будем рассуждать по аналогии.[171] Разве не логично, после такого торжества правосудия, вынести оправдательный приговор и стражникам, которые отрубили голову Иоанну? А? Ведь если даже тот, кто отдавал приказ, оказался невиновным, разве справедливо взваливать всю вину на простых исполнителей, тем более, что они находились от него в личной зависимости? Верно? Но если так, то тогда надо оправдать и Иродиаду. Ведь она была только женщиной, причем красивой! Хотя фактически, как вытекает из обстоятельств дела, она-то и выступила в роли организатора преступления, но все равно, почему бы не оправдать? Не исключено, что у нее как раз в тот день были какие-то смягчающие обстоятельства. Ну, а раз уж так, раз уж мы сегодня всех оправдываем, то, конечно, мы должны оправдать и фарисеев, которые распяли Христа. Заметьте, распяли, а не обезглавили! Но после этого я не удивлюсь, если наш подсудимый сейчас встанет и скажет: «А чем я хуже?» И правда: что он такого сделал по сравнению с убийцами Христа? Да, в сущности, ничего! Разорил Чемоданы, организовал стихийное бедствие, разрушил пару сотен семей, погубил несколько сотен чемоданных жителей, о чем сам же заблаговременно всех известил. Ну, кроме того, богохультствовал, походя оскорблял религиозные чувства — только и всего. Разве за такое стоит наказывать? Тем более, что мы сами только что оправдали фарисеев. Давайте, пока мы все в сборе, и суд на местах, проголосуем и изменим приговор. Мы имеем полное право это сделать. Оправдаем его, как Ирода, — и дело с концом. Ах, да! Еще выдадим ему материальную компенсацию, за причиненное беспокойство. И принесем публичные извинения. Пусть продолжает свою практику!

В зале поднялась буря негодования, но, похоже, судья именно этого и добивался.

«И зачем он это делает? — подумал Коллекционер. — Наверное, ему просто нравится играть на чувствах толпы. Впрочем, какая может быть логика во сне?»

11. Дождавшись, когда публика утихнет, судья продолжал:

— Итак, я вижу, что вы все-таки требуете исполнения приговора. Что ж. Это как будто не противоречит закону, — и еще раз повторил, как бы в задумчивости: — Как будто не противоречит. Только вот кто будет это делать? Как видите, судебные исполнители отказываются. Хотя, конечно, они не имеют право отказываться. Это их прямая обязанность. В конце концов, они давали присягу. Как быть? Не можем же мы их заставить?

— Заставить! — закричали из публики.

— Подряжались — пускай выполняют!

— А то ишь, развоображались. А если так каждый будет: «хочу — не хочу»?

— Да, пожалуй, придется-таки заставить, — со вздохом сказал судья. — Ведь в противном случае я вынужден буду их уволить за публичный отказ от исполнения своих служебных обязанностей, а Степану Сергеевичу придется возбудить против них дело об административном правонарушении. Ничего не попишешь, закон есть закон, и приказы надо выполнять, даже они кажутся не совсем приятными… Между прочим, именно так поступили воспитатели сыновей царя Ахава. Об этом те, у кого есть четвертая книга Царств, могли прочесть в этой книге. Когда новый царь Ииуй воцарился в Израиле, он велел этим воспитателям принести головы наследников бывшего царя. Вполне понятное решение. Должен же он был как-то обезопасить себя от их будущих притязаний на престол. Тем более, что наследников этих было ни много ни мало семьдесят человек, и жили они в другой местности, в Самарии. Так что уследить за ними было практически невозможно. Вот он и подумал: не будет ли лучше, если их головы полежат пока у него? А то мало ли что. Иными словами, это было сделано в целях безопасности и порядка. Нетрудно восстановить ход его рассуждений, я думаю, он рассуждал так: «Хорошо еще, если они просто придут и прогонят меня из Изрееля, хотя, возможно, и убьют. Но все равно, это — только полбеды. Этим дело не кончится. Покончив со мной, они начнут разбираться друг с дружкой, делить престол. Ведь их — семьдесят человек! А это — гражданская война. Народ Израиля и без того достаточно настрадался, так что пусть уж лучше их головы пока что полежат у меня, на всякий случай. Они еще молоды, подрастут, поумнеют, тогда посмотрим». Ну, скажите, разве это не мудрое решение?

«Мудрое!» — единодушно подтвердила публика.

— И, думаю, оно было не только мудрым, но и вполне законным, — продолжал судья. — Хотя я, конечно, глубоко не изучал законов того времени, но думаю, что Ииуй, прежде чем издать этот указ, посоветовался с народом, и народ, безусловно, его поддержал. Но посмотрим, что же сделали воспитатели, получив письмо Ииуя? Они, совсем как наши судебные исполнители, тут же добросовестно приступили к исполнению его распоряжения. Но, придя к своим воспитанникам, обнаружили, что головы не отделяются. Это вполне понятно, поскольку Ахав, еще будучи царем, много грешил, за что весь его род уже заранее был проклят. Что тогда делают эти воспитатели? В отличие от наших строптивых исполнителей, которых мы с вами только что заслушали, эти воспитатели, уж не знаю почему, то ли из страха перед новым властителем, а то ли желая перед ним выслужиться, даже не подумали поставить его в известность о вновь открывшемся обстоятельстве, а, просто-напросто взяли и убили всех царских сыновей — семьдесят человек! — а их головы положили в корзины и отослали в Изреель. Каково?

Ответом ему была гробовая тишина: публика оцепенела от ужаса под впечатлением рассказа о гибели сыновей Ахава.

— По-видимому, уже в самый последний момент эти преступные воспитатели поняли, что перестарались, потому и побоялись явиться лично, — продолжал судья. — Разумеется, это дело не сошло