касается короля франков, то его заменил кузен Бодуэн II Эдессы.
Сармадская победа, одержанная вскоре после показного похода через Синай, создала впечатление реванша и показалась некоторым оптимистам началом реконкисты. Ожидалось, что Ильгази без промедления двинется на Антиохию, где больше не было ни князя, ни армии. Франки тоже ждали осады. Они первым делом разоружили сирийских, армянских и греческих христиан, живших в городе, и запретили им покидать дома, опасаясь их сговора с Алеппо. Действительно, отношение между воинами Запада и их восточными единоверцами были очень напряжёнными. Последние обвиняли франков в том, что те отвергают их религиозные обряды и держат их в подчинённом состоянии в их собственном городе. Но предосторожности франков оказались ненужными. Ильгази и не помышлял об использовании своего преимущества. Он валялся мертвецки пьяный в бывшей резиденции Рыдвана и всё никак не мог закончить празднование своей победы. Скоро из-за употребления крепких спиртных напитков у него началась горячка, и он выздоровел только через двадцать дней, как раз когда в Антиохию из Иерусалима уже прибыло войско под командованием нового короля Бодуэна II.
Алкоголь подорвал здоровье Ильгази, и через три года он умер, так и не сумев развить свой успех. Жители Алеппо были благодарны ему за то, что он удалил от их города франкскую угрозу, но совсем не горевали из-за его смерти, поскольку уже возложили свои надежды на его преемника, необычайного человека, чьё имя было у всех на устах. Его звали Балак, он был племянником Ильгази, но представлял собой личность совершенно иного закала. Достаточно сказать, что он вскоре стал героем, которым восхищались во всём арабском мире и подвиги которого прославлялись в мечетях и на площадях.
В сентябре 1122 года Балаку удалось в результате блестящего нападения захватить в плен Жослена, сменившего Бодуэна II в качестве графа Эдессы. Согласно Ибн аль-Асиру,
Окружённый ореолом славы, ввиду своих подвигов, Балак в июне 1123 года триумфально вступил в Алеппо. Повторяя действия Ильгази, он вначале женился на дочери Рыдвана, а потом, не теряя времени и не испытав ни одной неудачи, стал методично отвоёвывать франкские владения вокруг города. Военное умение этого сорокалетнего турецкого эмира, его решительность, его отказ от любых компромиссов с франками, его умеренность и, наконец, список его побед резко контрастировали с ошеломляющей посредственностью других мусульманских князей.
Один город, особенно, видел в нём ниспосланного богом спасителя. Это был Тир, вновь осаждённый франками, несмотря на то, что их король попал в плен. Положение защитников оказалось гораздо более трудным, нежели во время их победной обороны двенадцать лет назад, ибо иноземцы в этот раз обеспечили господство на море. Могучая венецианская эскадра, насчитывавшая более 120 кораблей, появилась у берегов Палестины весной 1123 года. Она напала на египетский флот, стоявший на якоре у Аскалона, и уничтожила его. В феврале 1124 года, заключив с Иерусалимом договор о разделе добычи, венецианцы начали блокаду портового города Тира, тогда как франкская армия разбила лагерь у восточной части города. Перспективы у осаждённых были неважные, но жители сражались ожесточённо. Например, однажды ночью группа отличных пловцов достигла венецианского корабля, охранявшего вход в гавань, и сумела увести его в город, где с него сняли оружие и уничтожили. Но, несмотря на такие блестящие акции, шансы на успех оставались незначительными. Разгром фатимидского флота сделал невозможной всякую помощь по морскому пути. Наряду с этим появились трудности в снабжении питьевой водой. Тир — и это было его главной слабостью — не имел питьевых источников внутри стен. В мирное время пресная вода поступала снаружи по системе каналов. В случае же войны город мог рассчитывать только на резервуары и интенсивное обеспечение водой с помощью маленьких барж. Плотная венецианская блокада не давала использовать этот способ. Жители понимали, что если тиски не ослабнут, капитуляция станет неизбежной через несколько месяцев.
Не ожидая уже более египтян, своих постоянных покровителей, защитники обратились к тогдашнему герою Балаку. Эмир в это время осаждал крепость Манбиж около Алеппо, в которой поднял восстание один из вассалов Балака. Когда он узнал, что его зовут жители Тира, он, как рассказывает Камаледдин, немедленно решил поручить дальнейшую осаду одному из ближайших помощников, а самому идти на выручку Тира. 6 мая 1124 года, прежде чем отправиться в путь, он совершил последнюю инспекцию.
Со шлемом на голове и со щитом в руке, — продолжает хронист Алеппо, — Балак приблизился к крепости Манбиж, чтобы выбрать место для установки мангонел. Когда он отдавал распоряжения, стрела, вылетевшая из-за крепостного вала, попала ему под левую ключицу. Он сам выдернул стрелу и, презрительно сплюнув, сказал: «Это смертельный удар для всех мусульман!» После этого он умер.
Он был прав. Как только известие о его смерти достигло Тира, жители утратили мужество и уже не могли думать ни о чём ином, кроме переговоров об условиях капитуляции.
Не только жители Тира пострадали вследствие гибели Балака. В Алеппо власть досталась Тимурташу, сыну Ильгази, молодому человеку девятнадцати лет,
Защита города была полностью возложена на Ибн аль-Кашаба, в распоряжении которого было только несколько сотен вооружённых людей. Кади, видя вокруг города тысячи нападающих, направил депешу сыну Ильгази. Гонец, с угрозой для жизни, прошёл ночью через вражеские линии. Прибыв в Мардиш, он явился в диван эмира и настойчиво стал умолять его не бросать Алеппо. Но Тимурташ, столь же бесстыдный, как и трусливый, приказал бросить надоевшего посланника в тюрьму.
Тогда Ибн аль-Кашаб обратился к другому спасителю по имени аль-Борсоки, старому турецкому военачальнику, который был только что назначен наместником Мосула. Аль-Борсоки, известный своей справедливостью и религиозным рвением, а также политической смёткой и стремлением к власти, с готовностью принял приглашение кади и немедля отправился в путь. Его появление перед осаждённым городом в январе 1125 года застало франков врасплох; они бежали, бросив свои шатры. Ибн аль-Кашаб поспешил выйти навстречу аль-Борсоки, чтобы побудить его начать преследование франков, но эмир устал после долгого нахождения в седле и к тому же торопился посетить свои новые владения. Как и Ильгази за пять лет до этого, он не отважился развить своё преимущество и дал врагу время опомниться. Однако его вмешательство приобрело важное значение, после того как союз, заключённый между Алеппо и Мосулом в 1125 году, дал начало новому сильному государству, которое вскоре смогло дать успешный отпор заносчивости франков.
Ввиду своего упорства и удивительной прозорливости Ибн аль-Кашаб, как мы видели, не только спас свой город от оккупации, но и более других способствовал приходу великих руководителей джихада. Правда, сам кади не дождался их появления. Однажды летом 1125 года, когда кади вышел из большой мечети Алеппо после полдневной молитвы, к нему подбежал человек в одежде аскета и вонзил ему в грудь кинжал. Это была месть ассасинов. Ибн аль-Кашаб был самым ярым противником этой секты, он пролил реки крови