— В плохом, — ответил Лючиано.
— А почему?
Лючиано замешкался с ответом, и Анастазия не дал ему времени на раздумья:
— О'кей, я уже поинтересовался этим делом и знаю, что там происходит. Тебе повезло, что Джо просто накостылял тебе. Ну ладно, хватит. Давайте короче. Вы больше на паях работать не будете. Я решил, что кабак отходит к Джо. Сколько ты в него вложил, Фрэнк?
— Пятнадцать тысяч.
— Альберт, — заговорил Валачи, — я не хочу платить ему 15 тысяч долларов, он и так прикарманил солидную сумму.
— Это понятно, — отмахнулся Анастазия. — Никто ведь не говорит, что ты должен ему столько платить. Ты мне даешь 3500 долларов и кабак твой.
Лючиано начал было протестовать, но Анастазия резко оборвал его:
— Фрэнк, я свое слово сказал. Или ты берешь, что тебе дают, или вообще ни хрена не получишь.
Вдохновленный таким оборотом дела, Валачи решил закрепить свою победу:
— Альберт, а как насчет лицензии? Она выписана на его сына. Без лицензии на выпивку кабак — не кабак.
— Да, я об этом позабыл. Хорошо, что ты напомнил. С этих пор, Фрэнк, ты будешь следить за тем, чтобы твоего сына вдруг не лишили лицензии. Пока стоит ресторан, должна быть лицензия. И до тех пор, пока Джо в ней нуждается, она у него должна быть. Запомни, что я сказал. Если что-то будет не так, ответишь.
Анастазия встал из-за стола, поникший Лючиано спросил у Валачи:
— Когда я получу деньги?
— Сначала я разберусь со счетами; если что-то после этого останется, получишь сразу же. Если нет, то придется подождать. И не лезь больше ко мне. Как только ты открываешь свою пасть, мне снова хочется тебе вклеить.
Затем Валачи поднялся наверх, чтобы поговорить с Вито Дженовезе, которого он не видел уже около десяти лет. Они приветствовали друг друга нарочито по-дружески, пожали друг другу руки, Валачи произнес:
— Привет, босс. Рад тебя видеть. Отлично выглядишь.
— И отлично себя чувствую. Как поживают Милдред с малышом?
— Отлично, лучше некуда.
— А ты?
— Да вот, только что с «суда».
— Я знаю. Ну, и как?
— Прекрасно. Все решили, как надо.
— Тебе деньги нужны?
— Ресторан, конечно, сейчас не в лучшем виде. Этот пес упер где-то 18–20 тысяч. Не знаю, может, наличные мне и понадобятся.
Дженовезе повернулся к одному из своих людей, находившихся в комнате, Сальваторе (Сэлли Муру) Моретти, и приказал:
— Ты слышал, что он сказал. Дашь ему столько, сколько попросит.
Это необычное предложение финансовой поддержки явилось одним из проявлений его широкомасштабных усилий по привлечению на свою сторону «солдат» своей бывшей «семьи». Однако он не предпринимал никаких конкретных шагов, чтобы сместить Фрэнка Костелло с поста действующего главы семейства. Над верхушкой мафии все еще маячила туманная тень Счастливчика Чарли Лючиано [21], который пока официально не покидал своего поста. К этому времени, будучи депортирован в Италию, Лючиано вдруг объявился в Гаване, причем его итальянский паспорт и кубинская виза были в полном порядке. Пока Лючиано был в Италии — одно дело. А Лючиано на Кубе — совсем другое, и череда главарей «Коза ностры» потянулась с материка на Кубу, чтобы лично обнять любимого шефа. Насколько удалось бы Лючиано восстановить контроль над мафией из своей новой штаб- квартиры, сказать трудно, однако он бросил все силы на то, чтобы закрепиться на кубинском плацдарме, он вложил в нужные руки столько денег, что лишь под угрозой Вашингтона прекратить государственные поставки медикаментов на Кубу, Гавана неохотно согласилась отправить его обратно в Италию.
Но даже после того, как Счастливчик Чарли высказался в пользу Дженовезе, дону Вито пришлось столкнуться с определенными трудностями, в основном из-за своего долгого отсутствия в Штатах. Хотя Костелло и нельзя было назвать сильным главой «семьи», большинство из его «лейтенантов», да и другие главари «Коза ностры» относились к нему с большим уважением, в первую очередь из-за его признанных талантов в бизнесе. И хотя для своих «солдат» он был почти недоступен, он укреплял свою власть не только советами по размещению капиталов верхушки преступного мира, но тем, что давал возможность некоторым ключевым фигурам мафии участвовать в его предприятиях.
Поэтому на первых порах в случае столкновения в своей «семье» Дженовезе мог рассчитывать только на две «команды» из шести: одну под водительством Тони Бендера, и вторую — Микеле (Майка) Миранда. Внешне он вполне сохранял присутствие духа. А в своем кругу, по словам Валачи, он рвал и метал по поводу ситуации, в которой оказался. Валачи вспомнил об одной встрече, на которой ему довелось присутствовать, — Дженовезе напустился на Бендера:
— Ты даешь возможность этим парням делать все, что им заблагорассудится.
— Но ты же сам велел мне не рыпаться, — ответил Бендер.
— Но я не говорил, чтобы ты позволил им совсем себя закопать.
— Было совершенно ясно, — заметил Валачи, — что рано или поздно будет большая свара. Вито что- то замышлял. Нам оставалось только ждать, когда он сделает первый ход.
За исключением этого обстоятельства, это было относительно спокойное время для Валачи. Дела в ресторане «Лидо» шли хорошо, его лошади побеждали на скачках, работала фабрика по пошиву одежды, стабильный доход приносила его ссудная касса. После «суда» у них с Тони установилось некое подобие перемирия. Валачи вошел в долю с Бендером и Винсенте» Мауро: они организовали весьма доходное предприятие по установке и эксплуатации торговых автоматов под названием «Мидтаун вендинг инкорпорейтед».
— Это была затея Тони, — объяснил Валачи, — он хотел, чтобы мы работали на паях. Это все потому, что я знал толк в технике и умел удачно размещать автоматы, я имею в виду, определять точки их установки. В общем, я принял это предложение, ведь со временем старые обиды забываются, верно?
Конец сороковых годов был ознаменован серьезными изменениями в образе жизни Валачи. Женившись, он проживал в разных квартирах в Бронксе. Теперь он заимел фешенебельное жилье в пригороде, как и другие «авторитеты». По примеру своих коллег, в новой обстановке он никогда не позволял себе ничего такого, что могло бы иметь хоть какое-то отношение к преступному миру. Когда Дженовезе узнал о его намерениях перебраться на новое место, он отвел Валачи в сторонку и дал ему дельный совет: «Здесь — не то, что в городе. Сделай так, чтобы понравиться соседям. Не связывайся со всяким быдлом (он имел в виду рядовых, законопослушных граждан). Давай деньги на организацию бойскаутов, вообще на всякие благотворительные дела. Старайся ходить в церковь. И не путайся с местными девками».
Инициатором переезда была его жена, Милдред.
Примерно в 1950 году Милдред заявила, что нам необходимо заиметь собственный дом. Однажды она позвонила мне и сказала, что присмотрела один дом в Йонкерсе, штат Нью-Йорк. И она просила, чтобы я его тоже посмотрел. Я сказал, что раз он ей понравился, то я перечить не буду. Дом стоил 28 тысяч долларов, и я дал ей пять тысяч на первый взнос.
К этому времени мой сын окончил школу, причем одну из лучших в Нью-Йорке — Маунт Сент Мишель. Если я правильно помню, мы платили за него 1600–1800 долларов в год. Это был интернат, поэтому домой он приезжал только на выходные: мы не хотели, чтобы он болтался по улицам Бронкса.
Когда сын окончил школу, я спросил, не хочет ли он продолжить образование. Он отказался — ему хотелось работать. Он стал учиться на механика, но дело у него не пошло. Поэтому я сам нашел ему
