Девочка с Мэри Джейн вернутся на корабль утром. Корабль отплывает по расписанию. Ни о чем не беспокойтесь.
Существует высокая вероятность того, что в Марселе к вам присоединится девочкина бабушка. В данный момент я стараюсь это организовать. ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ ДЕТАЛИ:
1) Девочку лечат с четырех лет. Я лично убеждена, что ни медицинская, ни психологическая помощь ей пользы не приносят.
2) У нее и раньше были проблемы с лекарствами. Вам полезно будет знать, что у ее матери зависимость от кокаина и других наркотических препаратов.
3) Каждый раз при встрече мать дает ей огромное количество таблеток. Поэтому мы, естественно, всячески противимся их личному общению.
4) Формального образования она не имеет; она никогда не общалась с другими детьми. Она не знает, что такое детство.
5) У ее отца были психологические проблемы. Первые годы, когда у ее родителей были еще более- менее хорошие отношения между собой, с ним иногда бывало очень тяжело. Но она была маленькой и не помнит этот период своей жизни.
Не буду растягивать. Вы нужны этому ребенку. Я не могу просто так взять и выбросить еще одного человека из ее жизни.
Искренне верю, что вы проявите уважение к моему решению и перестанете быть ее сообщницей.
Захожу к себе в каюту. Умываюсь. Переодеваюсь. Задумчиво и бесцельно брожу по комнате. Разбиваю уродливую пепельницу, стоявшую у изголовья. Собрав осколки, бросаю их в мусорное ведро. Потом внезапно решаю, что осколки в каюте будут мне мешать. Высыпаю все в огромный желтый конверт, чтобы оставить его перед дверью. Замечаю в коридоре большое мусорное ведро и думаю, что лучше бросить конверт туда.
Доносится чей-то смех. Быстро возвращаюсь в каюту и захлопываю дверь. Пташки летят домой после веселого дня в Неаполе!
Тамарино письмо не выходит из головы. Вновь разворачиваю серый клочок бумаги. Как странно она выражается — будто продиктовала слова на пленку, а потом кто-то записал. Тамара всегда торопится: много работы, тысячи дел, сотни решений, сотни поручений. Мы с девочкой — одно из таких дел. «Просто так выбросить…» Как можно во всем разобраться на таком расстоянии? А с нами в любой момент может случиться беда. Мы можем исчезнуть, утонуть в опасных водах моря. Мы не такие сильные, как вы, Тамара, владелица заводов, газет и пароходов, и нас некому охранять.
Грызу ногти и мечусь по комнате. Потом, не выдержав, иду в каюту девочки.
Подхожу к кровати прямо по неотчищенным пятнам крови на ковре. Белье поменяли. Сбросив покрывало, обнимаю подушку. Чистые простыни, чистые простыни… Чудесного запаха девочки — смеси фруктовых ароматов и ее чистоты — больше нет. Детка моя. Где ты? Рыдаю, прижавшись к подушке. «Я тебя ранила… Ранила… Прости…»
В ванной, всхлипывая, умываюсь холодной водой. Каждый взгляд, брошенный в зеркало, вызывает новый приступ слез. Выхожу из ванной.
Передо мной картина. «Танго танцуют вдвоем». Красивая… Краски темные и плотные… Летучих мышей теперь больше: они заполонили все небо над головами пары. Кажется, вот-вот нападут. Девочка- партнер теперь на заднем плане в своем сине-черном фраке. С той руки, которой она держит мать за талию, стекает струйка крови.
Получается, она знала, что будет вскрывать себе вены? Планировала? Лицо партнерши тоже изменилось: это больше не лицо ее матери. Глаза, обведенные синими кругами, тонкие брови, длинный странный нос… Это же мое лицо! Лицо матери — мое лицо! Ставлю картину лицом к стене. Сердце колотится, как безумное. Надо немедленно уйти с этого корабля. Немедленно.
Вылетаю из каюты, хлопаю дверью и бегу прочь. Ноги не держат. Мне снова плохо. Схватившись за перила, пытаюсь глубоко дышать.
— А, вот ты где. Я везде тебя ищу.
Дональд Карр. Он стоит передо мной, сияет улыбкой и всем своим видом изображает нежность. В его карих глазах светится что-то такое, что успокаивает меня. Хотя обычно карие глаза ассоциируются у меня с шалостями и весельем. А вот голубые всегда холодны и смотрят осуждающе.
— Ты-то мне сейчас и нужен, — внезапно вырывается у меня, и, сама растерявшись от столь несвойственной мне прыти, продолжаю: — Пошли, выпьем немного.
— Бар давно закрыт.
— Как же так? Как раз когда мне так надо… Пойдем все-таки посмотрим.
Мы появляемся как раз, когда бармен, любитель Пруста, запирает дверь.
— Вы же все понимаете, — объясняю ему таким тоном, будто уже выпила. — Откройте нам, иначе все кончится, как во французском романе.
— Что-что? — теряется он.
— Юноша, мне нужно попасть в этот бар. У меня катастрофа.
— Конечно-конечно, — говорит он, протирая лиловым носовым платком очки.
— Ты такая уставшая, — говорит Карр. — Давай лучше купим бутылочку «Джек Дениэлс» и выпьем у меня в каюте.
Бармен медленно, как под гипнозом, достает бутылку и протягивает Карру.
— Спасибо! Сколько с нас?
— Нисколько, поверьте! Капитан на этом корабле кассу совершенно не контролирует.
— Этот корабль вообще никто не контролирует! — восклицаю я. — От капитана до бармена.
Бармен хихикает. Делает вид, что смущен. Выходим из бара вместе.
— Ну, пошли ко мне в каюту, — просит Карр. — Там просторнее, чем у тебя.
— Естественно. Моя каюта — каюта компаньонки на нижней палубе. Но лучше все-таки пойдем ко мне. Мне обычно не по себе, когда я пью в гостях.
Идем ко мне. Оказывается, стакан у меня только один. Другой можно взять из каюты девочки. Иду туда.
Почему-то замираю на пороге — ведь каждый раз в этой каюте меня ждет очередное потрясение. Все. Хватит. Пора взять себя в руки. Возвращаюсь к себе без стакана. Мо?ю синюю банку, куда обычно ставлю ручки. Пить из банки — не такая уж плохая мысль.
Садимся друг напротив друга в кресла и приступаем к бутылке.
— Мне нужно сегодня ночью уйти с корабля. Иначе мне конец.
— Ты преувеличиваешь, — говорит Карр. — Просто немного успокойся.
— Тебе хорошо говорить! Преувеличиваешь… Ты что — истина в последней инстанции?
— Иди ко мне, — улыбается Карр.
— Иду, но чур ко мне не прикасаться.
Сажусь к нему на колени, кладу голову ему на плечо и вздыхаю:
— Настоящие герои — те, кто не помнит своих подвигов.
— Хорошие слова. Очень хорошие. Кто это сказал?
— Кажется, я.
— Как тебе это в голову пришло?
— От меня самой: я не настоящий герой. Я все помню.
Он нежно щиплет меня за нос:
— Милая девочка.
— Мне тридцать два года. Я такого же возраста, как ее мать.
— Ты не можешь ненадолго о ней забыть? — усмехается он. — Хотя бы на эту ночь.
— Знаешь, за всю мою жизнь никто ни разу не резал из-за меня вены. Только я сама однажды бросилась ночью в море из-за матери. Мне было плохо от того, что она не уделяла мне внимания.
— Тихо-тихо-тихо, — Карр нежно целует меня в ухо и гладит по голове, как маленького ребенка.
