— А откуда же я мог знать, — не моргнув глазом, отвечал Ком, — что Александр вообще женат? Куда я еще мог прийти, как не по его старому адресу? Решил зайти — и зашел.
— Что вы, ей-богу, старики, столько лет не видели друг друга, а заспорили о какой-то чепухе! — воскликнул Сэшеа.
— И то правда, — согласился я, решив про себя, что еще успею с этим разобраться.
Возможно, Ком действительно стесняется своего положения, решил я, вспомнив разумное предположение Лены. Однако я не понимал, для чего ему понадобилось врать, что он за мной не следил…
— Так ты служил в Афганистане? — спросил я Кома.
— Служил.
— Ну и как?
— Нормально.
Теперь я видел перед собой только старого товарища, который на самом деле отстал от нас, от жизни на три долгих года. Я смотрел на него как на несомненного неудачника и, конечно, сочувствовал. Я протянул ему бутылку.
— Не пью, — сказал Ком.
— Тогда — так рассказывай.
— Что рассказывать?
— Первоначально об афганских женщинах, — вмешался Сэшеа. — Каковы они в деле? В боевой обстановке?
Ком нахмурился.
— Я не люблю таких шуток.
— Ладно, о женщинах после, — сказал я. — Ты скажи: почему ты все-таки бросил тогда институт?
— Так… надоело.
— И всё?
— Всё.
— Молодец! — воскликнул Сэшеа. — Этого вполне достаточно. Он, оказывается, был умнее всех нас. Только так и нужно поступать: рвать, рвать!.. Я тебе об этом и толковал!.. Честное слово, я всегда чувствовал, что в Коме что-то такое есть. Особенное!
— Ну и чего ты этим добился? — спросил я Кома.
— Я ничего не добивался.
— Ты рассуждаешь, как… урод! — опять перебил меня Сэшеа. — Он поступил так, как захотел. В этом его гениальность! Это самое главное! И не нужно этих пошлых, обывательских вопросов, не жалеет ли он теперь, не считает ли, что погорячился тогда. Я его понимаю и завидую ему. Он жил, как считал нужным!.. Старик, — обратился он к Кому, — давай, я тебе что-нибудь родное поставлю. Я ведь помню, какая вещь была у тебя самая любимая. «Хоп-хей-хоп», верно? Помню, ты меня раз двадцать подряд заставлял ее прокручивать…
— Мне все равно, — равнодушно сказал Ком.
— Господи, что я слышу! — изумился Сэшеа. — Ты серьезно? Ну, давай что-то другое. Что-нибудь старое, доброе, вечное…
— Это все наносное, — сказал Ком.
— Не понял??
— Ты думаешь, в походных условиях это вспоминалось? Это хотелось слушать?
— А что вспоминалось? Уж не Кобзон ли?
— Да, наши, советские песни. Не Битлз, не Дип Перпл.
— Караул, — только и смог сказать Сэшеа.
— Что же ты, мерзавец, не написал ни разу, не позвонил, когда уходил и когда возвращался? Не порадовал… — спросил я Кома.
— Чем радовать?
Да, здорово он одичал. И похоже, из него это еще не скоро выветрится.
— Что же ты теперь собираешься делать? Учиться? Работать?
Он, оказывается, когда вернулся из армии, восстановился в институте, да не понравилось — не проучился и семестра, снова бросил; решил, что, если понадобится, закончит на вечернем отделении, пойдет работать…
— А куда? — спросил я.
— Да все равно… Что если к вам, в ваше учреждение лаборантом? — спросил Ком.
— Конечно, вместе веселее! А лаборанты всегда позарез нужны, — сказал я.
— Но у нас, — предупредил его Сэшеа, спохватившись, — клоака еще та! Ком вопросительно взглянул на меня.
— Нормально, — успокоил я его, — не хуже, чем везде.
— Вот именно, — мрачно вставил Сэшеа, — как везде.
Ком переводил взгляд то на одного из нас, то на другого, как бы сравнивая нас между собой. Я достал сигареты и протянул ему.
— Не курю, — сказал он.
— Продолжаешь заниматься спортом?
— Так, для себя…
— Слушай, Ком, — почему-то усмехнулся я, — а кем ты в армии был?
— Командиром отделения и комсоргом.
— И в партию вступил
— Допустим.
— Ком есть Ком! — сказал Сэшеа.
Мы замолчали. И сказать больше вроде бы было нечего. Я допил то, что оставалось в бутылке. Я предложил открыть последнюю, но Сэшеа не поддержал; он полулежал на тахте и смотрел на свои носки.
Ком остановил взгляд на мне и задумчиво пощипывал ус-квадратную скобку. «У него низкий лоб тугодума, а у меня интеллигентная плешь…» размышлял я. Вообще какой-то он замороженный. Видимо, все-таки поем стал в умственном развитии за годы службы. Что он уставился на меня круглыми, дикими глазами? Какая мысль скребется в его голове? Надо помочь парню. Может быть, ему как раз не хватает сейчас дружеской поддержки. Я был, конечно, пьян. Бедняга, Ком!.. Но что он все смотрит?.. Ему необходима дружеская поддержка!
— Я сейчас понял, — вдруг сказал мне Ком. — Ты очень похож на одного человека! — И мне показалось, что его взгляд потеплел.
Я ничего не имел против того, чтобы быть на кого-то похожим.
— Его звали АНТОН, — сказал Ком.
— КИС-КИС, — пробормотал я.
В голове моей осторожно ходит хитрый и огромный кот. В Сокольниках, между прочим, кличка у кота как раз Антон. Холеный, сиамский. За умение устраиваться на унитазе и гадить «по-цивильному» он считается достопримечательностью семьи; всякий раз гостям демонстрируется это его уникальное умение. Но я, к счастью, уже давно не гость, а всего лишь зять. То есть член семьи, можно сказать.
— Так ты говоришь, что его звали Антон, — сказал я, прислушиваясь к своим словам, как будто их произносил кто-то другой. — Человека звали Антон…
Сэшеа поднялся и поставил Битлз. Была у него специальная подборка лучших вещей. Должно быть, он все-таки надеялся пронять Кома, растопить ледок. Я расслабленно закрыл глаза и почувствовал, что ничего, кроме музыки, лично мне не надо. Мне вдруг действительно удалось восстановить в себе то замечательное ощущение юности, о котором говорил Сэшеа.
