здесь. Ей дали шанс и старались оказать помощь, чтобы поскорее поставить на путь выздоровления. Антуанетта чувствовала, что к ней все относятся совершенно по-другому, чем к остальным.
Все были добры к ней, и иногда Антуанетте казалось, что медсестры пытаются заставить ее поверить, что когда-нибудь она выйдет отсюда. Ей часто задавали такие вопросы, как «Ты хотела бы поехать в Англию?» или «Когда ты будешь в Англии, ты собираешься навестить свою бабушку?». Антуанетта понимала, что они стараются убедить ее в том, что у нее есть будущее за пределами этих стен, но пока она была не готова это признать. Будущее пока не умещалось в ее голове — ей все еще никак не удавалось разобраться со своим прошлым и она еле-еле справлялась с настоящим. Антуанетта никогда не отвечала на подобные вопросы, а лишь молча улыбалась.
Ни Антуанетта, ни медсестры к разговору о смене одежды на больничную униформу больше не возвращались. Антуанетта старательно стирала свою одежду сама и пару раз в неделю спускалась в прачечную, где ей разрешили гладить свои вещи. Сначала ее беспокоило, что остальные женщины подумают, что она, отказавшись носить униформу, ставит себя выше их, но никто даже не заметил этого. Также Антуанетта боялась, что ее знакомые, с которыми она играла в карты, могут возмутиться такой привилегией, которой они были лишены, но им было все равно. Они уже давно утратили желание носить свою одежду.
Зачем тратить время на стирку и глажку, сказали они, если существует униформа? А старшая из подруг отметила, что здесь все равно нет мужчин и их никто не видит.
Антуанетта не стала им объяснять, что носит собственную одежду, чтобы не потерять своей индивидуальности.
Хотя Антуанетту все еще наблюдали врачи, составляя ежедневный отчет о ее состоянии, медсестры не верили мнению старшей сестры психиатрического отделения, что эта девушка представляет опасность для других пациентов. Однако в палате F3А осторожность была превыше всего, и ей не разрешали выходить из комнаты без сопровождения.
Две подруги Антуанетты, компаньонки по игре в карты, не казались похожими на убийц, но Антуанетту предупредили, чтобы она не теряла бдительности. Старшая, Элейн, была очень опасна, сказали медсестры. И заглянув в холодную бездну ее глаз, Антуанетта им поверила.
Антуанетте рассказали, что Элейн совершила двойное убийство. Она хладнокровно лишила жизни двух членов своей семьи. Элейн так и не объяснила, почему это сделала, сказав лишь, что они ее раздражали и что она не раскаивается в содеянном. Антуанетта верила, что она это сделала из-за того, что они ее раздражали. Когда Элейн поместили в палату F3A, она встала на стул, просунула руку сквозь прутья решетки и разбила окно. Схватив кусок стекла, она в несколько прыжков оказалась возле медсестры и с громким смехом приставила осколок к ее горлу. Тут же подняли тревогу, прибежали дежурные. В итоге ее убедили бросить «оружие» и выпустить жертву. После этого ей давали целую кучу транквилизаторов, и она проходила курс электрошоковой терапии, но до сих пор в ее поведении чувствовалось что-то подозрительное, похожее на зарождающуюся агрессию.
Ее подругу помоложе звали Дженни. У нее были темно-каштановые вьющиеся волосы и голубые глаза, и она выглядела скорее печальной, чем агрессивной. Казалось, Дженни боится Элейн, которая следила за каждым ее движением, но до прихода Антуанетты это были единственные из пациенток палаты, которые были способны общаться друг с другом, — и они стали держаться вместе.
Антуанетта знала, что они общаются с ней не потому, что чувствуют симпатию, а только из-за игры в карты, но и сама она искала их компании исключительно от скуки. Через неделю после того, как они начали играть, им неожиданно повезло. Медсестрам, дежурившим в ночную смену, тоже было очень скучно, и теперь по вечерам компания из пяти человек развлекалась карточными играми, которым всех научила Антуанетта. Взамен ей разрешили заваривать вечерний чай и позже ложиться спать. Женщины играли на фишки, сделанные из бумаги, и Антуанетта, которая умела играть в карты лучше всех, разумно позволяла Элейн выигрывать, как минимум, один раз за вечер.
Однажды Антуанетта вернулась от психиатра и увидела, что Дженни уныло сидит в одиночестве. Обычно обе женщины не расставались. Эта молодая девушка разбудила в Антуанетте любопытство. В отличие от Элейн, в ней не чувствовалось скрытой агрессии. Как-то раз Антуанетте довелось увидеть, как Элейн вышла из себя и вся тряслась от ярости. Ее тогда пытались утихомирить две медсестры. Но Дженни казалась безобидной.
Антуанетта подошла к ней и села рядом.
— А где Элейн? — спросила она.
— У нее были сильные спазмы в животе, и ее положили отдохнуть в боковую комнату. Позже придет доктор, чтобы осмотреть ее, — ответила Дженни.
— Очень жаль. Надеюсь, она скоро поправиться.
Дженни равнодушно пожала плечами и продолжала печально смотреть в пространство. Антуанетта тихо сидела, ожидая, пока она заговорит. Через несколько минут Дженни произнесла:
— Знаешь, я никогда не выйду отсюда.
Антуанетта не знала, что ответить. Она позволяла себе думать только о сегодняшнем дне и никогда не думала о том, что когда-нибудь ее выпишут отсюда. Самое большее, на что она надеялась, — что ее переведут назад в психиатрическое отделение. Антуанетта расслышала безнадежные нотки в голосе Дженни. Ей было известно, что это правда: медсестры рассказали ей, что Дженни здесь навсегда. В конце концов она набралась храбрости и спросила:
— А что ты сделала?
— Я убила ребенка, — ответила она.
Антуанетта вздрогнула, и, видя ее реакцию, Дженни обхватила голову руками:
— Я не хотела. Это был несчастный случай. Но никто мне не поверил. Мне тогда было всего пятнадцать лет. Мои мама и папа работали у этих людей. Папа садовником, а мама домработницей. Им выделили коттедж и вычитали за это часть денег из их жалованья. Он был влажный и холодный, и хозяева никогда не делали там ремонт, хотя у них было много денег. Это была очень неприятная пара. Они часто выходили по вечерам и просили меня посидеть с их ребенком. Однажды они оставили свою дочку со мной на целую ночь. В то время у нее, должно быть, резались зубки, и она не переставая кричала. Знаешь, как обычно бывает у детей: если начнут, то могут плакать и кричать часами. Ну, наконец у меня лопнуло терпение. Я взяла ее и стала качать. Я качала слишком сильно, и у нее сломалась шейка. Это было ужасно. И хотя я сказала, что это был несчастный случай, что я сделала это нечаянно, был большой скандал, и хозяева вызвали полицию. Моя мама кричала на меня, а отец ударил. Хозяева сказали, что я убийца и поместили меня сюда. А потом они выгнали моих родителей, братьев и сестер из своего коттеджа. С тех пор я их не видела. Я даже не знаю, где они сейчас.
— Давно ты здесь?
— Четыре года. И каждый день я скучаю по своей семье. Знаешь, я совсем не такая, как Элейн.
Антуанетта знала, что это так. Она видела двойную трагедию: сломанную жизнь юной девушки и смерть маленького ребенка. Антуанетта почувствовала жалость. А потом она представила, как крошечную малышку трясут так сильно, что ее хрупкая шейка с хрустом ломается, и поняла, что ничто не сможет утешить Дженни. Вместо этого Антуанетта сказала:
— Давай поиграем в карты, хорошо?
Антуанетта тасовала карты, но ее сердце было не на месте. Дженни было почти столько же лет, сколько и ей, и девушка, несомненно, заслуживала того, чтобы ей предоставили еще один шанс. Но у нее были очень небольшие шансы выйти отсюда. Самое лучшее, что ее ждало, — перевод в другую палату, и то лишь после того, как руководство удостоверится в том, что она стала настолько пассивной, что не попытается сбежать.
Антуанетта начала понимать, что если она не будет бороться, то рискует навсегда остаться в этом странном мире, огражденном стенами госпиталя. Даже в психиатрическом отделении она видела людей, которые приезжали, надеясь излечиться от своих проблем, но в итоге обнаруживали, что это «лечение» обрекает их провести всю жизнь в этом месте.
Антуанетте вспомнилась молодая пара: стройная симпатичная девушка и парень чуть постарше ее, которых в госпиталь привела одна и та же проблема — алкоголизм. Прежде они не были знакомы друг с другом, хотя оба происходили из семей методистов[6], считавших их
